Область личного счастья. Книга 1
Шрифт:
— Как живете, Марина Николаевна?
На них смотрели плотники с высоты сверкающего новым лесом здания. Но они никого не замечали, занятые только друг другом.
Она протянула ему руку.
— С приездом, Тарас. Расскажите, как Москва?
— Расскажу! — ликующе крикнул Тарас. — Есть что рассказать о нашей Москве! Ну, пошли домой.
Шли шумной толпой. Это была одна семья, очень дружная, гордая, счастливая оттого, что выдержала, не сдала в самые трудные годы, что впереди много хороших дел.
Корнев вспомнил
«Живая вода. Вот она — живая вода!»
Вечером все население поселка собралось у клубной веранды. Пришли слушать рассказ Тараса о поездке в Москву. Вынесли из клуба скамейки, но их не хватило, и многие сидели прямо на молодой травке.
Уже комары запевали унылые свои песни. Их отгоняли платками, березовыми ветками, махорочным дымом, но это не помогало. Тогда кто-то развел небольшой костер завалив его сухим мхом.
Гольденко не мог сидеть спокойно. Он ходил вокруг веранды, щурился от дыма, горделиво подкручивая небогатые усики.
Он не замечал ни комаров, ни дыма, не слыхал рассказов Тараса, он сам хотел говорить, но все отмахивались от него, как от комарья. Да и что он мог рассказать здесь, где всем известны его поражения и его подвиги?
Тогда Семен Иванович ушел в общежитие, сел на крыльцо и задумался.
Тонко звенели комары. На лесобирже гулко хлопали доски, сбрасываемые со штабеля. Звонко свистнул маневровый паровоз. Свистнул пронзительно, коротко, как бы поставив точку на нелегкой думе Гольденко.
Мысль созрела, точка поставлена, надо действовать. Гольденко поднялся и ушел в общежитие. Через несколько минут он снова появился на крыльце, только на плечи был накинут черный ватник и в руках он нес баульчик с притороченным к нему жестяным чайником.
Оглядевшись, он побежал к лесу, прыгая как заяц с кочки на кочку.
Гольденко исчез. Вечером никто не обратил на это внимания. И только утром Виталий Осипович узнал о его бегстве.
«Вот тебе и живая вода! — подумал он. — А ведь как говорил убедительно. И все, оказывается, врал».
Но была у него какая-то уверенность, что это ошибка. Все Гольденко поймет, все. Не может не понять после того, чем жил он последнее время.
Корнев сказал Тарасу:
— Вернется.
ДЕНЬ НАЧИНАЕТСЯ
Утром, когда Виталий Осипович торопливо глотал горячий чай, ему принесли письмо. Валентина Анисимовна, подавая пакет, сказала:
— Спешное.
Из тысячи почерков он узнал бы этот прямой, с легкими утолщениями на концах букв, очень знакомый почерк. И он увидел ее, легкую, стремительную, на полянке, залитой солнцем.
Чай уже не казался очень горячим, да и вообще он не замечал ничего, складывая конверт пополам и пряча в карман гимнастерки.
— Спешное? — с ударением повторила Валентина Анисимовна.
— Не очень, — улыбнулся он одними губами.
Почтовый штемпель четырехдневной давности. Его телеграмму она получила месяц тому назад. Письмо, которое потребовало месячного раздумья, вряд ли надо посылать авиапочтой.
— Вот и пойми вас, — с досадой проговорила Валентина Анисимовна. — Ведь ждал, ждал. Я же видела, как мучился. А получил — и даже не читает. Знаете, Виталий Осипович, даже мне непонятно. Да вы прочтите, а потом будете осуждать. Я теперь весь день волноваться буду.
Проводив Корнева, Валентина Анисимовна сейчас же позвонила мужу. Рассказав ему обо всем, она попросила:
— Смотри за ним, залётко, глаз не спускай.
— Ну вот, что он, дите?
— Дите не дите, а ты знаешь какой он… неожиданный.
А Виталий Осипович, выйдя из дому, словно забыл о письме. Утро. Тишина. Прохлада. Над тайгой нежная роспись зари. На вырубке колышется облачко легкого тумана, как бы разрезая все, что находилось позади него, на две части. Кажется, что лес растет из этой непрочной пелены, медленно поднимаясь вместе с нею к алым небесам.
Хороша тайга ранней весной, и даже угрюмые ели выглядят ярко-зелеными и молодыми.
Около парников стоял агроном Шалеев. Поднимая к пламенному небу какой-то зеленый отросток, он поучал стоящих вокруг девушек, как поступить, чтобы эта травинка выжила, расцвела и дала плод на севере.
Корнев достал блокнот. Развернул на том месте, где записаны дела на сегодня. Там стояло: «Шалееву подвезти горбылей на щиты».
Из домов и общежитий выходили рабочие. Степенно прошел Бригвадзе, надвинув черную кубанку на самые брови. Пробежал Юрок Павлушин, что-то жуя на ходу. Увидев Бригвадзе, остепенился.
— Привет, Гоги, — солидно сказал он.
Бригвадзе прикоснулся пальцем к кубанке и ничего не ответил. Он еще не мог обогнать первое звено. Подобрал себе Тарас ребят — ничего не скажешь.
Пока Виталий Осипович дошел до гаража, поселок опустел. Иван Петрович стоял у дороги, ведущей к гаражу.
Он сказал, что сегодня с поездом прибыло пополнение.
— Есть хорошие ребята. Лесовики. Сами приехали, вот что дорого. Девушек две. Одну — диспетчером вместо Ефремовой. Придется отпустить — ей в институт надо. Другую на старшего диспетчера будем готовить. На фронте телефонисткой служила. Тоже лесовичка. Ну, как дела?
Иван Петрович вспомнил наказ Валентины Анисимовны — смотреть за Корневым. А что за ним смотреть? Выдумала дроля. Виталий Осипович сейчас совершенно не походил на человека, за которым надо присматривать.
На всякий случай он спросил:
— Ну, как самочувствие?
— А что? — подозрительно ответил вопросом Корнев, отрываясь от записной книжки.
Иван Петрович, глядя на белый дымок, поднимающийся над кухней, спросил:
— Я насчет Иванищева. Каждый день звонит.
— А ты как думаешь?