Области тьмы (The Dark Fields)
Шрифт:
– Эдди, как у тебя так получается?
– Что именно?
– Потрясающая память. То, как работает твой мозг. Я вижу, до чего это удачно.
Я пожал плечами. Он продолжал.
– Ты разрулил эту сделку так, что мне кажется… Мне стало неуютно.
– …кажется… Знаешь, Эдди, я в бизнесе уже сорок лет, я управлял пищевым конгломератом, был владельцем киностудии, я видел всё, все приёмы и способы, каждый вариант сделки, каждый тип человека…
Теперь он смотрел прямо мне в глаза, стоя надо мной.
– …но сдаётся мне,
Я не понял, что это – объяснение в любви или обвинение, но тут Ван Лун поднялся из-за стола и сказал:
– Хэнк… тут с тобой хотят поздороваться. Этвуд развернулся.
Ван Лун вышел из-за стола и пошёл через комнату к дверям. Я встал из кресла и пошёл следом за Этвудом. Джим Хич отошёл за полкомнаты и достал мобильник.
Я повернулся к дверям.
Ван Лун открыл их и жестом пригласил войти того, кто стоял снаружи. Я слышал голоса, но не разбирал слова. Они быстро обменялись парой фраз, раздался взрыв смеха, а потом – через пару секунд – в комнату вошла Джинни Ван Лун.
Моё сердце забилось быстрее.
Она чмокнула отца в щёку. Потом Хэнк Этвуд раскрыл объятия:
– Джинни!
Она подошла к нему и они обнялись.
– Ну что, тебе понравилось?
Она кивнула и широко улыбнулась.
– Да, было здорово. Где же она была?
– Ну что, заходила в остерию, про которую я рассказывал?
Италия.
– Да, мне очень понравилось. Как там это блюдо называется? Байкала? Очень хорошо.
Северо-восточная.
Они так болтали с минуту, Джинни полностью сосредоточилась на Этвуде. Пока я ждал, что они договорят, и она – возможно – обратит на меня внимание, я разглядывал её и понял то, о чём мог бы догадаться и раньше.
Я в неё влюбился.
– …да, они забавно называют улицы по датам…
Она надела короткую серую юбку, пыльно-синюю кофту, топик в цвет и чёрные кожаные лодочки, всё это она, наверняка, купила в Милане, когда возвращалась из Виченцы или Венеции, или где она была. И причёска у неё была другая – теперь не колючки, а прямые, с чёлкой, которая падала ей на глаза, а она убирала её рукой.
– …Улица Двадцатого Сентября, Улица Четвёртого Ноября, это резонирует…
Она огляделась и увидела меня, улыбнулась – удивлённая и не удивлённая. Ван Лун сказал:
– Для них история очень много значит.
– Да, а что до нас, – сказала Джинни, внезапно поворачиваясь к отцу, – мы – счастливая нация, лишённая истории?
– Я не об этом…
– Мы что-нибудь натворим и надеемся, что никто не заметит.
– Я хотел…
– Или приукрашиваем всё, что люди таки замечают.
– А в Европе всё совсем по-другому? – сказал Хэнк Этвуд. – Ты это пытаешься нам доказать?
– Нет, но… ну, я не знаю, взять хотя бы этот бред вокруг Мексики, который сейчас творится. Люди там не верят даже в то, что мы обсуждаем интервенцию.
– Слушай, Джинни, – сказал Ван Лун, – тут всё непросто. Понимаешь, у нас под боком расположилось наркогосударство… – И он начал расписывать то, о чём писала в редакторских колонках дюжина газет: лихорадочную фреску, изображающую нестабильность, беспорядок и грядущую катастрофу-Джим Хич, вернувшийся к нашему обществу и внимательно прислушивающийся, добавил:
– Джинни, мы действуем не только в наших интересах, ноивю: интересах тоже.
– Ага, вторгаемся в страну, чтобы ей помочь? – сказала она раздражённо. – Не верю, что вы это говорите.
– Иногда это…
– А что делать с директивой ООН от 1970 года, – сказала она, резко повышая голос, – что ни одно государство не имеет права вторгаться, прямо или косвенно, по любой возможной причине, во внутренние дела другого государства?
Теперь она стояла в центре комнаты, готовая отразить атаку из любого угла.
– Джинни, послушай, – терпеливо сказал Ван Лун. – Торговля с Центральной и Южной Америкой всегда была критична для…
– О Господи, папаня, это чистой воды передёргивание.
После такого отлупа Ван Лун поднял руки.
– Хочешь знать, что я об этом всём думаю? – сказала она. – На самом-самом деле?
Ван Лун выглядел нерешительно, но Хэнку Этвуду и Джиму Хичу было явно интересно, и они ждали продолжения. Что до меня, я отошёл к обитой дубом стене и смотрел на эту сцену со смешанными чувствами – весельем, желанием, смущением.
– Нет никакого великого плана, – сказала она, – ни экономической стратегии, ни заговора. Вообще никто ничего не придумывал и не решал. Я думаю, это очередное проявление иррационального… чего-то – не именно богатства, но…
Теперь уже потеряв терпение, Ван Лун ответил:
– И что это должно означать?
– Я думаю, в тот вечер Калеб Хейл просто выпил чуть больше, чем стоило, или выпил после таблетки трибурбазина там, и у него поехало в голове. А теперь они хотят оправдать его слова, прикрыть их следы, сделать вид, что это такая политика. Но каждый их поступок абсолютно иррационален…
– Джинни, это нелепость.
– Минуту назад мы говорили об истории – я думаю, вот так и вершится история по большей части, папаня. Люди у власти, они всё придумывают по ходу. Дело это небрежное, случайное и очень человеческое…
Я понял, что в Джинни сбивает меня с толку – несмотря ни на что, на то, что они выглядят и говорят совсем по-разному, я сейчас вполне бы мог смотреть на Мелиссу.
– Джинни осенью пошла в колледж, – сказал Ван Лун окружающим. – Интернациональные отношения – или это иррациональные отношения? – так что не обращайте внимания, она так разминается.
Отбив быстрый ритм новыми туфлями, Джинни сказала:
– Идите в жопу, мистер Ван Лун.
Потом она развернулась и пошла ко мне. Хэнк Этвуд и Джим Хич сошлись, и завели разговор с Ван Луном, который уже снова сидел за столом.