Облик дня
Шрифт:
— По восемьдесят грошей. Вальсы, танго, фокстроты. Можно сейчас попробовать, — тихо отвечает бледный мальчик.
— Дорого.
— Недорого, господин, пластинки-то какие!
— Сюда! Сюда! Самые модные боевики, только по злотому! Каждая пластинка всего злотый! — фальцетом кричит молодой еврей со впалой грудью.
Рядом останавливается старый, сгорбленный человек. Глаза Обведены красной каймой. В дрожащих руках истрепанная, облысевшая кисточка для бритья.
—
— Купят, купят, почему не купить? Совсем еще хорошая кисточка, — старческий голос вздрагивает. — Совсем хорошая кисточка. Грошей хоть десять дадут.
— Книжка?
— Да, вот… — прилично одетый господин, видимо, чувствует себя неловко.
— Сколько?
— Пятьдесят.
— Сорок.
— Берите.
«Верная река» Жеромского за сорок грошей переходит в руки коренастого оборванца.
— Это, по-твоему, кресло? Это и не кресло, а просто четыре ножки и какие-то клочья.
— Да вы только взгляните, ведь и спинка и обивки немного есть, — терпеливо объясняет изнуренная девочка. — Попробуйте сядьте.
— Штанов жалко. Что-то мне кажется, что вы, мамзель, попрете это креслице обратно домой.
Бледные губы девочки шевелятся, но не издают ни звука.
Поодаль, в раскисшей грязи, рядами стоят башмаки. Башмаки-призраки, башмаки-привидения. Искривленные каблуки, вырванные задники, отстающие носки. Сбоку скалят мертвые зубы деревянные гвозди.
Мальчонка стоит перед башмаками. Его босые ноги фиолетово-красного цвета. Не отрывая глаз, он смотрит на остатки того, что было когда-то сапогами. Тихо насвистывает сквозь зубы: «Вспомни обо мне…» Уходит, через мгновение снова возвращается. Видимо, в зрелище этих жалких остатков есть что-то, от чего он не может оторваться, что заставляет смотреть на них не с брезгливостью, а с вожделением.
Мимо проходит другой. Старый рабочий с курткой в руках окликает его.
— Эй, купи куртку! Холодно уже в одной рубашке.
Подросток осматривает куртку. Толстый материал, вытершийся по швам, на локтях заплаты. У шеи клочки съеденного молью меха. С минуту он держит куртку в руках, взвешивает.
— Нет, для меня это слишком шикарно. Наверно, дорого просите, мех все-таки…
— …Что это, подушку продаете?
— Что ж, ничего не поделаешь. Ребятишки обойдутся и без подушки. Не такое время, чтобы на подушках спать.
— Гусиное перо?
— И, куда там! Соседка кур покупает, так иной раз даст мне немного перьев.
— Жесткая.
— Да, милая вы моя, какой же ей еще и быть, из куриных-то перьев? Ну, да нынче никому не мягко.
Старуха всеми силами пытается натянуть на маленького
— Как раз! Смотрите, как сидит! Будто по мерке сшито!
— Да ведь мало!
— Нисколько не мало! Что ж вы хотите, чтоб оно, как мешок, висело?
— Юзек, подними руку!
— Только потихоньку!
— Не беспокойтесь. Снимай Юзек, никуда не годится. Узкое, короткое.
— Пальто хорошее, мужик маленько нескладный. Говорю вам, пальто что надо, — пытается убедить старуха, но те уже далеко.
Седая старушка держит в протянутой руке четки. Прохожие толкают ее, дрожащая рука опускается, она терпеливо снова подымает ее. Деревянные шарики с сухим звуком постукивают один о другой.
Дальше свален в кучу железный лом. Лезвие от кухонного ножа, погнутый металлический карниз, покрышка от спиртовки, ржавые гвозди, кочерга без ручки, сломанный молоток, замки, странные остатки чего-то, назначение чего невозможно определить.
Худенькая девочка крепко прижимает к груди две гипсовые статуэтки.
— Не отдашь?
— Не. Папаша приказали: злотый.
— Дурная, кто тебе даст злотый. Пятьдесят грошей. Это же деньги! Больше никто не даст. Нечего и стоять.
— Не…
— Не будь же упрямой! Будешь тут зря мерзнуть, а потом так и пойдешь с ними домой. Ну, получай пятьдесят грошей, видишь?
Углы маленького ротика опускаются вниз. Темные ресницы быстро вздрагивают.
— Нет… Папаша велел злотый, — беспомощно всхлипывает она.
— Не реви! Что ж это папаша тебя послал, не мог сам прийти?
— Не.
— На работе?
— Не.
— Болен, а?
— Болен. Ноги им придавило. Лежат.
— …Шоколадные бомбы! Всего десять грошей штука! Только у меня! Всюду пятнадцать, у меня десять!
— Шина? Это называется велосипедная шина? Это сплошная дыра, а не шина!
— Зальете резиной!
— Что залью? Это же сито, а не шина… Сколько просишь?
— …А не треснувшие?
— Новехонькие, послушайте, как звенят. Стаканчики, что твое золото. И как раз парочка!
Есть люди, выстаивающие здесь часами, и хоть бы один человек осведомился об их товаре. Со всех сторон слышны жаркие споры о цене, но покупают лишь изредка. Время от времени граммофонная пластинка, заношенный шарфик или томпаковая цепочка переходят из рук в руки. Но это почти что и все.
Руки стоящих вдоль тротуара женщин синеют все больше. Покорные глаза наливаются слезами. Человек с облысевшей кисточкой для бритья все еще блуждает в толпе. Зернышки четок постукивают, как и несколько часов тому назад.