Обман Зельба
Шрифт:
— Я еще ничего не сказал. А преступление — это террористический акт на американском военном объекте в Кэфертале шестого января.
— В Кэфертале?
Доктор Франц кивнул.
— Но давайте поговорим лучше о вас. Вы встретились в Аморбахе с фрау Зальгер и переправили ее через зеленую границу во Францию. Можете не беспокоиться по поводу нарушения вами закона о паспортах, господин Зельб, на это мы охотно закроем глаза. Расскажите о ваших действиях за зеленой границей. — Он по-прежнему приветливо улыбался.
После того как я на обратном пути в Мангейм захлопнул и отложил в сторону книгу странствий с Лео, я больше к ней не прикасался. Теперь она раскрылась сама собой. На какое-то мгновение я забыл, где я и зачем; я не видел
Когда я задал ему последний вопрос, он уставился на меня ошалевшим взглядом.
— Вместо одного теракта — другой?.. Я что-то вас не понимаю.
Я встал.
— Я хочу обратно в камеру.
— Вы отказываетесь давать показания?
— Я еще не знаю, отказываюсь я или нет. Я хочу сначала подумать.
Он хотел что-то возразить, и я заранее знал, что он скажет.
— Да, я отказываюсь давать показания.
Он пожал плечами, надавил на кнопку звонка и молча, жестом выслал меня из комнаты в сопровождении надзирателя.
В камере я сел на койку, закурил и попытался трезво размышлять, но у меня ничего не получалось. Я отчаянно силился вспомнить фамилию профессора, который когда-то читал нам уголовное право, как будто его имя имело сейчас решающее значение. Потом перед глазами у меня замелькали картины из моей прокурорской практики: допросы, судебные заседания, казни, на которых я присутствовал. В этом потоке картин не было ни одной, которая могла бы помочь мне разобраться с признаками уклонения от наказания или другими уголовно-правовыми моментами, имеющими отношение к моему нынешнему положению.
Опять пришел надзиратель и повел меня в комнату для свиданий.
— Бригита!
Она плакала и не могла говорить. Надзиратель великодушно позволил нам обняться. Когда он пошевелился и прокашлялся, мы сели за стол друг против друга.
— Откуда ты знаешь, что я здесь?
— Вчера вечером позвонил Нэгельсбах. А сегодня утром звонил еще один твой друг, журналист Пешкалек. Он, кстати, и привез меня сюда и тоже хочет с тобой поговорить. — Она посмотрела мне в глаза. — Почему ты не позвонил? Хотел скрыть от меня, что ты в тюрьме?
Она услышала от Нэгельсбаха, что положение мое серьезно, и сразу же принялась за поиски хорошего адвоката. Поскольку больные любят, чтобы их лечили профессора, она хотела, чтобы и мои интересы представлял профессор, и стала звонить гейдельбергским профессорам права.
— Одни говорят, что ничего в этом не понимают, ну, как терапевт не может оперировать; другие, похоже, кое-что в этом понимали, но мои объяснения их не удовлетворили. А еще были такие, которые не захотели вмешиваться в незаконченное дело. Это что, в порядке вещей? Защитники не имеют права браться за незаконченные дела? Мне казалось, что они как раз для этого и существуют?
— Ты нашла кого-нибудь?
Она покачала головой.
— Не переживай, Бригита. Может, мне и не понадобится адвокат. А если понадобится, у меня у самого есть знакомые адвокаты. Что сказал Ману, когда узнал, что я в тюрьме?
— Он в восторге. Он за тебя. Мы оба за тебя.
То же самое сказал мне и Пешкалек. Озабоченно
— Может, сегодня вечером ужин из «Рыцаря»? Здесь всего пару шагов.
Блок «Свит Афтона» он на всякий случай принес с собой.
— Как вы узнали о моем аресте? Уже было что-нибудь в газетах?
Будет досадно, если я быстро выпутаюсь, а фрау Бюхлер уже успеет за это время потерять доверие ко мне.
— Не дозвонившись до вас, я позвонил вашей подруге, и она мне все рассказала. В газетах пока ничего нет. Думаю, в начале следующей недели появятся сообщения в региональной и центральной прессе. Но настоящая буря поднимется, когда начнется процесс. Бывший прокурор на скамье подсудимых! Вы станете знаменитостью. А потом поменяетесь ролями с вашими обличителями — из обвиняемого превратитесь в обвинителя. Начнете допытываться о точном месте совершения теракта, о его последствиях и в конце концов взорвете эту бомбу — террористический акт был совершен в Лампертхаймском лесу, целью его был склад с боевыми отравляющими веществами, и власти пытались скрыть его от общественности, потому что скрывается и сам факт присутствия этих боевых отравляющих веществ на территории страны! Какая роль! Я вам даже завидую. — Он весь сиял, гордый своим сценарием и моей ролью в нем. — А потом у нас еще есть в запасе touch of romancex. [70] Не знаю, насколько он заинтересует судью, но читатель будет в восторге. Тикающие бомбы, бьющиеся сердца, старик и девушка — вот это и есть материал, из которого делаются убойные репортажи. Старик и девушка… — произнес он медленно, словно пробуя на вкус это звукосочетание. — Чем не название? Если не для всей истории, то хотя бы для одного выпуска.
70
Романтический мотив ( англ.).
— Вы сдираете с меня шкуру, заливаете меня маринадом, жарите, парите и делите на порции… Я еще жив, Пешкалек! И сезон охоты на меня, старого оленя, еще не открыт.
Он покраснел, подергал ус, хлопнул себя ладонью по лысине и рассмеялся:
— Ох уж эти журналисты! Эти стервятники, эти гиены! Я, наверное, в ваших глазах — живое подтверждение справедливости всех предрассудков, связанных с репортерами? Мне иногда самому бывает страшно, когда я ловлю себя на том, что не могу ничего слышать и видеть без того, чтобы сразу же проверить это на предмет пригодности для репортажа. Действительность только тогда становится действительной, когда она у тебя на пленке. — Он хлопнул себя по ляжке, где у него обычно болтается фотоаппарат. — Вернее, когда репортаж уже напечатан или вышел в эфир. Я уже вам говорил. Кому интересно то, о чем не пишут в газетах и не говорят по телевидению? А то, что неинтересно, не имеет значения — действительно лишь то, что имеет значение. Как видите, все очень просто.
Я не стал оспаривать его по-журналистски непритязательный взгляд на действительность. Я не обиделся на него и за то, что в моей истории он видел лишь «убойный репортаж». Он попросил меня с пониманием отнестись к его d'eformation professionelle [71] проявил заботу о моем самочувствии и опять стал похож на добродушного морского льва. Нет, я не сердился и не обижался на него. Но за одолжением, о котором я хотел его попросить, я все-таки обратился к Бригите, взяв с нее слово ничего ему об этом не говорить.
71
Здесь: профессиональная болезнь ( фр.).