Обман
Шрифт:
Эмили вернулась в комнату для совещаний, достала фломастер, сняла с него колпачок и приготовилась выслушать Барбару до конца. Барбара уже доложила ей о работе, проделанной за день: она рассказала о встрече с Конни и Рейчел Уинфилд, а также о неудавшейся попытке подтвердить рассказ Салах про то, как она выбросила с пирса золотой браслет. Слушая ее, Эмили молча кивала и делала заметки на доске.
Затем подруги перешли к обсуждению.
— А как мусульмане относятся к гомосексуализму? — поинтересовалась Эмили. Вопрос был задан столь
— Понятия не имею, — ответила Барбара. — Но чем больше я раздумывала по пути сюда об этом, тем менее вероятной мне казалась связь между его сексуальной ориентацией и убийством.
— Это почему же? — Эмили подошла к доске для объявлений и стала внимательно изучать прикнопленные к ней фотографии убитого, словно искала в них подтверждение гомосексуальных наклонностей Кураши.
— Мне кажется более вероятным, что, узнай об этом кто-то из Маликов, они просто отменили бы свадьбу, а его вытурили бы назад, в Карачи. Ясно как день, что они не убили бы его. Зачем им лишняя головная боль?
— Они азиаты. И они не захотели бы терять лицо, — возразила Эмили. — И я уверена на сто процентов, что они уже не могли бы — как выражается Муханнад? — держать головы гордо поднятыми, если бы слушок, что Кураши их дурачил, пополз по городу.
Барбара задумалась над доводами Эмили. Что-то не складывалось.
— Так, по-твоему, его убил кто-то из них? — спросила она. — Но в этом случае убийство Кураши — высшее проявление национальной гордости.
Мне кажется более вероятным, что Кураши разделался бы с каждым, кто знал его тайну, а не наоборот.
— Однако не в том случае, если кто-нибудь из азиатов, взбешенный тем, что какой-то негодяй задумал использовать Салах Малик для прикрытия своих гомосексуальных наклонностей, решил с ним разобраться.
— Но действительно ли у Кураши было такое намерение? — задумчиво протянула Барбара.
Эмили вынула из пакета, лежавшего на системном блоке, четыре небольшие морковки. Барбара, немедленно вспомнив съеденные не так давно снетки и леденцы — не говоря уже о выкуренных сигаретах, — изо всех сил старалась не выглядеть виноватой, наблюдая за тем, как руководитель следственной группы вкушает низкокалорийную, богатую витаминами пищу.
— Надо ли задавать вопрос, кто, по-твоему, главный претендент на роль убийцы?
— Можешь не задавать. Я понимаю, кого ты имеешь в виду, — ответила Барбара. — Но если это действительно так и Муханнад убил Кураши, то какого беса он поднял такой шум из-за этого убийства?
— Да для того, чтобы сделать из себя святого. Он призывает к джихаду — священной войне против неверных, вопит о справедливости и мечет молнии в убийц-англичан. И соответственно, отводит все подозрения от себя.
— Но если так рассуждать, то надо признать, что Армстронг мог распотрошить брошенную машину. Разные подходы, но намерения-то одинаковые.
— У Армстронга
— А у Муханнада? Тебе удалось разыскать в Колчестере этого Ракина Хана?
— Да, он управляющий банкетным залом в одном из ресторанов его отца: костюм от Армани, туфли от Балли, «Ролекс» и перстень с бриллиантом из Берлингтонского пассажа. Он давний друг Малика, еще с университетских времен.
— И что он сказал?
— Подтвердил все: и факт, и время, и место. Они ужинали в тот вечер вдвоем. Встретились в восемь, а расстались почти в полночь.
— Просидеть за ужином четыре часа? В ресторане? Что это за ресторан?
— Нет, они ужинали в доме Ракина Хана. Жарил-парил сам хозяин, поэтому они так засиделись. Он любит стряпать; во время учебы в университете он готовил еду для себя и Муханнада, потому что, как он сказал, ни один из них не мог заставить себя есть английскую пищу. Он даже перечислил мне все блюда.
— И кто-нибудь может подтвердить?
— Да, с ними был еще один иностранец. Занятно, кругом сплошь одни иностранцы! Их однокашник по университету. Хан сказал, что это было что-то вроде встречи старых друзей.
— Да, — задумчиво пробормотала Барбара, — если они оба подтверждают…
— Чушь все это! — Эмили скрестила руки на груди. — У Муханнада Малика было черт знает сколько времени, пока я добиралась до Колчестера. Он сто раз мог позвонить Ракин Хану и договориться с ним, чтобы тот подтвердил его алиби.
— В таком случае, — возразила Барбара, — и у Иэна Армстронга было навалом времени, чтобы попросить тестя и тещу сделать то же самое. Ты с ними говорила?
Эмили не ответила.
— У Иэна Армстронга был четкий мотив, — продолжала Барбара. — А чем, скажи, Муханнад мог так сильно тебя заинтересовать?
— Да тем, что он слишком уж активно вмешивается в мою работу, — ответила Эмили.
— Вероятно, у него есть причина. — Барбара приподняла указательный палец. — Послушай, я согласна, что манеры у него как у каторжника. Да и этот Ракин Хан наверняка не лучше. Но ты почему-то не обращаешь внимания на обстоятельства, которые никак не укладываются в твою версию. Если бы Муханнад убил Кураши, чтобы сохранить честь семьи, стал бы он выворачивать наизнанку машину и прятать тело? Зачем ему привлекать внимание к тому, что могло бы запросто сойти за несчастный случай?
— Да потому, что он не хотел, чтобы это принимали за несчастный случай, — возразила Эмили. — Он все рассчитал: убийство должно сплотить его народ. И в результате — двойной выигрыш: Муханнад сводит счеты с Кураши, нанесшим ущерб репутации его семьи, и укрепляет свои позиции в пакистанской общине.
— Допустим, — сказала Барбара. — А почему мы так безоговорочно верим рассказам о сексуальных отклонениях Кураши? Ведь мотив есть и у Тревора Раддока. Его хотя и не вернули на прежнюю работу, как Армстронга, но у меня сложилось впечатление, что он не из тех, кто упустит шанс отомстить.