Обманутое время
Шрифт:
— Я его не смотрел и ничего не знаю. — Он быстро, невинно улыбнулся; таким улыбкам, как знают все женщины, доверять нельзя. — Наверное, занят был, когда он вышел.
Либби снова рассмеялась, тряхнула головой, и в ее глазах заплясали веселые огоньки.
— Ну да, конечно! Мы с тобой оба, наверное, были ужасно заняты в сороковых годах.
Кэл сделал вид, что пропустил колкость мимо ушей.
— Так в чем там дело? — Сюжет Кэла не волновал. Ему просто хотелось послушать ее голос и понаблюдать за ней.
Пожав плечами, она начала рассказывать.
— Конец несчастливый, — заметил Кэл.
— Да, но мне всегда казалось, что Рик еще встретит ее… через много лет, после войны.
— Почему?
Либби легла на спину, закинув руки за голову.
— Потому что они созданы друг для друга. Когда так бывает, люди находят друг друга, что бы ни случилось. — Она повернула к нему улыбающееся лицо и тут же посерьезнела, когда заметила, как он на нее смотрит. Ей показалось, что они одни во всем мире. Не просто одни в горах — а совершенно, полностью одни во всем мире, как Адам и Ева.
Сердце пронзила острая тоска. Впервые в жизни она затосковала — телом, душой и сердцем.
— Не надо, — тихо попросил Кэл, когда она привстала, и едва заметно дотронулся рукой до ее плеча. Она застыла. — Жаль, что ты меня боишься.
— Я тебя не боюсь, — задыхаясь, словно на бегу, проговорила Либби.
— Чего же ты тогда боишься?
— Ничего. — «Какой у него бывает нежный голос, — подумала она. — Такой нежный и ласковый, что даже страшно…»
— Ты как натянутая струна. — Своими длинными гибкими пальцами он начал массировать ей мышцы шеи. Он перевернулся, и его губы оказались у ее виска, прохладные, как летний ветерок. — Признайся, чего ты боишься?
— Вот этого. — Она оттолкнула его руки. Не знаю, как бороться с тем, что я сейчас чувствую.
— А зачем бороться? — Он положил руку ей на талию, изумленный силой своего желания.
— Все так быстро происходит… — Она больше не отталкивала его. Ее сопротивление таяло в потоке горячего, острого желания.
— Быстро?! — Смех вышел натужным; он зарылся лицом в ее волосы. — Да мы знакомы почти триста лет!
— Калеб, прошу тебя. — В голосе Либби послышались тревожные, молящие нотки. Голос ее беспомощно затих. Почувствовав ее трепет, Кэл понял, что победил. Но в ее глазах он заметил смущение и понял: если он сейчас воспользуется плодами своей победы, она его, наверное, не простит.
Безумное желание, которое он испытывал, натолкнулось на что-то новое, непонятное. Он отвернулся от нее и встал. Повернувшись к ней спиной, принялся смотреть, как пляшут на поверхности воды солнечные зайчики.
— Ты всех мужчин доводишь до безумия?
Либби плотно прижала колени к груди.
—
— Значит, мне крупно повезло. — Он поднял глаза к небу. Ему хотелось снова оказаться там и пронзать пространство. Одному. На свободе.
Рядом зашелестела трава. Она встала. Интересно, сумеет ли он когда-нибудь по-настоящему освободиться от нее.
— Я хочу тебя, Либби.
Либби промолчала. Она вдруг лишилась дара речи. Еще ни один мужчина не говорил ей этих простых слов. И даже если бы она уже слышала их от тысяч других мужчин, сейчас они прозвучали бы по-новому. Никто не сумел бы произнести их вот так…
Доведенный до края пропасти ее молчанием, Кэл круто развернулся к ней. Теперь перед Либби был не прежний дружелюбный симпатяга, а разгоряченный, отчаянный и очень опасный мужчина.
— Черт возьми, Либби, ты думаешь, я каменный? По-твоему, мне легко притворяться рядом с тобой? Неужели у вас такие законы, которые запрещают говорить и чувствовать, что хочешь? Тогда вот что: к черту их! Я хочу тебя, и, если пробуду рядом с тобой подольше, я тебя получу!
— Получишь меня? — От внезапно охватившей ее истомы Либби не могла даже злиться. Но его слова мигом отрезвили ее, и она вся сжалась, словно пружина. — Как новую игрушку? Как машину с витрины? Кэл, ты можешь хотеть все, что заблагорассудится, но, когда такие желания касаются меня, я тоже имею право голоса!
Она вся пылала, в глазах плясала ярость, в волосах цветы. Вот такой он и запомнит ее — навсегда. Он понимал, что воспоминание будет горьковато-сладким.
— Ты имеешь все права на свете! — воскликнул он и, схватив за обе руки, притянул ее к себе. — И все же я кое-что получу от тебя, прежде чем уйду.
На сей раз она сопротивлялась. Гордость и гнев заставляли ее вырываться. Подавив сопротивление, он прижал ее к себе и, заглушая бурные возражения, впился в ее губы страстным поцелуем.
Он целовал ее совсем не так, как в первый раз. Тогда он ее соблазнял, убеждал, искушал. Сейчас он ею обладал — и не так, словно имел на нее какое-то право. Он просто брал, что хотел, не обращая внимания на ее приглушенные вскрики, на попытки освободиться. По спине у нее пробежал холодок, тут же сменившийся жаром чистого, беспримесного желания.
Либби не любила, когда ее к чему-то принуждают. Она привыкла все решать сама. Как твердил ей разум — и разум, конечно, прав. Но тело, не слушаясь разума, рвалось на свободу. Она наслаждалась своей силой, напряжением, даже злостью. На его натиск она отвечала своим натиском, на его силу — своей силой.
Когда она вдруг ожила в его руках, Кэл забыл, кто он, где и почему. Едва он ощутил ее страсть и мощь, исчез окружающий мир и время, в котором этот мир существовал. Все стало таким же новым, волнующим и пугающим, как и для нее. Он ни о чем не думал. Не мог ни о чем думать. Она была такой же неотразимой и неодолимой, как земное притяжение, которое удерживало их на земле, в то время как сердца готовы были выскочить из груди.