Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений
Шрифт:
А в Тобольске архиепископ Варлаам написал приказ — предать в церквах анафеме 15 попов, дьяконов и иных служителей тобольской епархии. На попов Чичерин сильно гневался… «…Всему причина пьяные наши попы! — восклицал он в письме к Деколонгу, узнав из донесения, что поручик Феофилов только что взял в плен попа-пугачевца Лаврентия Антонова, вздевшего на себя знак принадлежности к мятежникам — перевязь из белой холстины. Поймали где-то и тобольского семинариста Никиту Некрасова; был он во время каникул у отца-попа, где пил водку за здоровье «Петра III». Бурсака решено было бить в Тобольске плетьми.
Скрепя сердце, Чичерин посылал Деколонгу еще 100 рекрутов из Тобольска. И опять — огорчался. Причина огорчения — тобольские офицеры; «…сии твари посрамление не только чину, но и роду человеческому», «…вся моя надежда в Тобольске — один плац-майор и один капитан…», «…я как курица вынеслась, выкомандировав во все места людей…» — жаловался в письмах Денис Иванович.
В это время тобольский поручик Раздуев очистил дорогу между Тюменью и Екатеринбургом: омская команда — 442 человека при четырех орудиях прошла до Кургана, командир тоболяков Феофилов отбил у пугачевцев слободы екатеринбургского ведомства. На сердце у Чичерина становилось спокойнее. Он по случаю великого поста послал Деколонгу с какой-то оказией огромного осетра и постное желе. Постился Денис Иванович, пытал в Тобольске атамана Новгородцева, пойманного сибирскими егерями, а тем временем Пугачев где-то в башкирских степях простреленной правой рукой бросал в бой свои отряды.
…В начале нашего века в архиве Тобольской консистории еще можно было видеть полуистлевшее дело № 313. Его читал историк сибирской пугачевщины — Дмитриев-Мамонов, и в этом деле хранились известия о ранении Пугачева и начале его конца.
Но все же весна 1774 года в Сибири внушала Чичерину тревогу. В Омске изловили мятежного крещеного калмыка Ивашку Алексеева, но, как ни терзали, как ни били «кошками», он ничего не сказал, «закуся язык». Омский комендант, бригадир Клавер, готовил виселицу, и вскоре на помост возводили местного колодника Василия Морозова. Винили его в том, что он возбуждал неповиновение среди 807 омских колодников вдохновенными рассказами о том, что у дворян скоро отберут холопов, что соль будет скоро стоить по двадцать копеек, а вино — рубль за ведро. «…Может быть, так и здесь, в Омске, будет, если доживем», — говорил колодник, намекая на приход «Петра III» в Омск.
Речной камский путь в Сибирь был закрыт пугачевцами. Купцы волком выли, а не могли везти товаров из Сибири в Макарьев на ярмарку. Пуст был Ирбит — в нем этот год не торговали, а Ирбитскую ярмарку Чичерин перенес в Тобольск, но и это дело окончилось неудачей: не привыкли купцы торговать в Тобольске вместо Ирбита… И, хоть охотским мореходам в этот год даны были торговые льготы, не могли они вывезти в Россию мягкую рухлядь…
Пугачев уходил вниз по Волге, уральская царица Устинья Петровна уже томилась в каменном мешке, в слезах вспоминая Пугачева и их жизнь в Яицком городке. Генерал-поручик Александр Суворов расхаживал по Царицыну; в то время как его отец покидал Нерчинский завод — исконную школу первых самозванцев — Суворов-сын решил судьбу последнего «Петра III»…
Тобольск знал все о пугачевщине — как она начиналась, как разгоралась и как потухло это великое пламя народной войны, искры которой так часто залетали в Сибирь. И вот после того как Чичерин усмирил повстанцев в Ялуторовском дистрикте, перепорол и перевешал угрюмых пленников в Тобольске, к Чичерину прискакал курьер с письмом о поимке Пугачева.
В то время, когда Пугачев глядел на Суворова сквозь холодные прутья клетки, Чичерин писал — 18 ноября 1774 года —Деколонгу в Омск:
«…Его сиятельство гр. Петр Иванович Панин изволил уведомить, что Пугачев под крепким конвоем ведется в Москву, и рожу мне его прислал, которую, скопировав, вашему превосходительству посылаю. Вчера получил от приятеля две семги, из которых одну вашему превосходительству при сем отсылаю, зная, что ее у вас нет».
Так и повез фельдъегерь из Тобольска в Омск портрет Пугачева вместе с беломорской семгой в дни, когда Вольтер не один раз запрашивал Екатерину о судьбе человека, потрясшего Россию.
Пугачевщина окончилась. Голова Емельяна Пугачева скатилась с плеч. Тобольские и омские войска вернулись домой. И вскоре снова угрюмые люди с клеймами на лбах, гремя железами, брели через Тобольск на Восток — на каторгу гнали осужденных пугачевцев.
4
Наступило затишье, и Денис Чичерин вновь начал свою деятельную и веселую жизнь. Екатерина II не забыла оценить его услуги в борьбе с Пугачевым, и скоро Чичерин, кроме красного финифтяного креста с алмазами и восьмиконечной звезды ордена Анны, получил знаки и мантию ордена Александра Невского. В этой пышной одежде скакал он на коне, окруженный своими гусарами, к тобольскому собору, где отправлял в какой-нибудь высокоторжественный день службу друг Чичерина — архиепископ Варлаам.
Огорчений у Чичерина в эти годы (1775–1780) не было. Правда, объявлялся еще один самозванец — Кондратий Селиванов, но это дело было далеко от Тобольска.
Зато в 1776 году Денис Иванович не огорчался, а скорее искренне удивлялся, увидев у себя в Тобольске совершенно неожиданного, последнего последователя Пугачева. Его везли в Петербург под крепким конвоем. В отличие от самозванцев прежних, этот человек носил чин коллежского советника и был… главным командиром Нерчииских заводов! Василий Нарышкин, сменив Суворова-отца, начал управлять Нерчинской каторгой по-своему. Он установил на ней особый свой праздник «Открытие новой благодати» с обязательным всеобщим покаянием в грехах, заставлял попов служить «прежде заутрени обедню», а на досуге читал Вольтера.
Вслед за этим Нарышкин сформировал четыре тунгусско-бурятских гусарских полка и повел их завоевывать… Удинск и Иркутск, где тогда еще царил известный губернатор Немцев, грабивший по ночам прохожих у Ушаковки. Нарышкин особенно приблизил к себе покровителей самозванца Чернышева — князей Гантимуровых, самовольно дал им чины, а некоторых каторжников произвел прямо в офицеры! Собирая народ колокольным звоном и пушечной пальбой, отбирая по пути товары у купцов, разоружая гарнизоны, одаривая ссыльных пугачевцев конями, Нарышкин шел к Удинску. Город был объявлен на военном положении и укреплен. Нарышкин успел ограбить обоз иркутского архиерея Михаила, почту, отбить чай и мягкую рухлядь у приказчиков. Но он и один из Гантимуровых были взяты в плен в Удинске. И вот странный последователь Пугачева доставлен в Тобольск, и Чичерин отправляет начальника нерчинских каторжников в Петербург, усилив конвой. Поистине много разных людей видел в Тобольске «батюшка» Денис Иванович!
При нем русские достигли берегов Японии, пройдя всю цепь Курильских островов, а казак Кобелев ходил к берегам Северной Америки. Это было в 1779 году.
Через год Денис Иванович покинул Сибирь. Тобольск помнил о нем. Помнили его и крестьяне Тюмени и Ялуторовска, помнили и каторжники Нерчинска, и омские колодники — люди, которых он бил кнутом на снежной площади своей столицы.
И, может быть, его вспоминал когда-нибудь под кровлей своего пальмового дворца и еще один давний знакомый Чичерина — единственный недоступный для его расправы самозванец — Мориц, император мадагаскарский?
Русские люди на Сахалине и Курильских островах
Ученые-географы весь XVIII век и половину XIX века спорили по поводу того, что такое Сахалин — остров или полуостров? Еще Василий Поярков, открывший Амур, слышал в 1645–1646 годах от гиляков о Сахалине. К концу XVII века в русских указаниях было записано о том, что «есть остров великий, а живут на том острове многие иноземцы Гиляцкие народы…». Сахалин — остров. Так говорил о нем очень давно русский народ. Географы еще продолжали спор об этом, а первые безвестные русские герои уже обживали дикий сахалинский простор.