Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений
Шрифт:
Князь Гантимуров в это время гостил на заводе и, хотя знал, что и его имя замешано в истории с каторжным «Петром III», держался дерзко и даже вызвал к себе сотню своих всадников. (Следствие выяснило, что Гантимуровы хотели отбить Чернышева силой.)
Осенью через Тобольск промчался петербургский фельдъегерь с именным указом Василию Суворову; в указе было повеление насчет Чернышева: «…наказать кнутом… и, заклеймя, как человека злого и дерзкого, послать в Мангазею вечно, где велеть его употреблять в тяжких работах. Как же оное его разглашение по здравому разуму достойно сущего презрения, то и следствия никакого о том не производить. Екатерина». И «Петр III» вновь обливался кровью под кнутом палача.
Денис Чичерин только диву давался, слушая все эти новости. И другие вести приходили в Тобольск. На Яике бунтуют казаки, и вскоре яицкие колодники, битые кнутом, с вырванными ноздрями и знаками на лбах, идут на Восток от Тобольска — в вечные работы к Василию Суворову. Часть их остается в Тобольске. Затем приходит весть о воре Беньовском, который когда-то не миновал Тобольска на пути в Охотск. Он убежал бог знает куда, прошел южные моря; теперь насильно уведенные им люди возвращаются домой, побывав в Японии, на Формозе, пройдя Тихий, Индийский и Атлантический океаны. Беньовский — самозваный царь Мадагаскара, а далеко отсюда и от Мадагаскара, в Адриатике — царит никому не ведомый самозванец, черногорский «Петр III». Лжепетры бродят по свету от Черной Горы до копей Нерчинска! И Нерчинск готовит нового самозванца; может быть, неугомонный распоп Лев снова бормочет молитвы в честь нового «государя», долбящего серебряную руду в сырой шахте? А Чернышев? Он умер по дороге в Мангазею… Кремнев же сгиб навеки в Нерчинских заводах.
2
В то время, когда безвестный казак Зимовейской станицы еще искал правды у иргизских раскольничьих старцев, в низовьях Волги, в астраханских степях, объявился новый бунтарь, увенчавший себя короной Петра III. Из калмыцких улусов пришел черный от солнца пустыни человек с обветренным лицом. Он явился к начальнику легионной команды и сам попросился в солдаты. Назвал он себя Федотом Казиным. Вскоре служивые легионной команды стали воздавать Федоту царские почести и косо поглядывать на офицеров. Новоявленному царю достаточно только было сделать один знак для того, чтобы солдаты накинулись на командиров и закрутили им руки назад.
Самозванец со своим секретарем Спиридоном Долотиным продержался у царской власти очень недолго. 1 апреля 1772 года он был пленен столь ненавистными ему офицерами и увезен в Царицын, несмотря на то что единомышленники старались все время освободить астраханского Лжепетра… Дальше — уже привычное дело: на занесенной снегом площади Астрахани палач бьет кнутом человека из калмыцких степей, и алая кровь его брызжет на затвердевший от декабрьских морозов сугроб. И снова — клеймо на лбу, вырванные ноздри и оковы на руках и ногах. Федот Казин оказался на самом деле Федотом, да не тем, настоящая фамилия его была Богомолов. Его увезли на дровнях в Сибирь. Но астраханский самозванец умер где-то в пути, и Денису Чичерину не довелось увидеть очередного «злодея» и «озорника» у себя в Тобольске.
Наступило тревожное время… Денис Иванович не знал, что зимовейский казак, повидавшись со старцем Филаретом, прямо из его скита пошел на Яик, на казачьи хутора. Там, в разговорах с казаками, пришелец открылся, что он-де человек не прост, и в одно прекрасное время показал собеседникам важные знаки на груди…
…11 октября 1773 года Денис Иванович веселился сам и веселил весь Тобольск, в его доме был бал. В разгар его Чичерина уведомили, что его хочет видеть гонец из Оренбурга с письмом от тамошнего губернатора Рейнсдорпа. Прочитав письмо, Денис Иванович немедленно ушел к себе в канцелярию, наказав гостям не ждать его, а продолжать танцы. В тот день Денис Чичерин собственноручно начертал кяхтинской тушью несколько писем и наглухо запечатал их в пакеты с надписью о том, что их надо вскрыть только в пути.
Через двенадцать часов, когда в губернских залах еще не погасли свечи бала, Чичерин поставил под ружье и отправил из Тобольска вторую губернскую и две резервных роты. Их увел в сторону Оренбурга секунд-майор Ефрем Заев. Приказ он вскрыл только в пути… Чичеринские войска были слабо обучены, состояли из свежих рекрутов или крестьян, и только в команде Заева были опытные вояки.
Чичерину поневоле надо было задуматься. Войско-то он отправил, а в Тобольске не осталось ни одного орудия. Вдруг здесь начнут бунтовать пленные поляки? Или яицкие казаки ударят в ссыльный углицкий колокол? Письмо Рейнсдорпа было полно тревоги. Он писал не только Чичерину, но и пограничному начальнику Сибирской линии Деколонгу в Омск:
«…На днях сверх всякого чаяния около Яицкого городка оказался нарушитель государственного покоя злодей казак Емельян Пугачев, именующий себя бывшим императором Петром III. Собрал большую партию и, день ото дня увеличиваясь, производит разорения, не меньше и смертные убийства…»
Это было похуже, чем сравнительно безобидные «разглашения» первых самозванцев! Не очень высокий чернобровый человек со шрамом под глазом, в казачьем кафтане и шароварах алого цвета, в косоворотке — едет на степном коне впереди своих войск. Он издает указы, жалует новых подданных высокими милостями — крестом, бородою, рекой, землей, травами, морями, денежным жалованьем, свинцом, порохом и вечной вольностью! Под алые и желтые знамена его стекаются пешие и конные толпы. Знать, иргизские старцы не зря посоветовали Пугачеву идти на Яик…
Денис Иванович старается навести порядок в Тобольске. Как бы не взбунтовались поляки ссыльные! Он со своими гусарами хватает всех поляков и садит их в острог. (Избежал ли этой участи конфедерат, французский офицер Белькур, писавший в то время книгу о Сибири?)
Гонцы привозили первые вести от Ефрема Заева. Тобольское войско под его командой 29 октября дошло до Челябинска. В это время Чичерину пришлось срочно собрать еще одно ополчение — пять сотен казаков и бросить их к Екатеринбургу; там уже поднялись крестьяне! Они вставали под алые и желтые стяги. А Ефрем Заев все шел и шел со своими тобольскими солдатами, — 23 ноября он достиг Орской крепости.
Через два дня в Тобольске произошло примечательное событие. Как ни стерегли город чичеринские гусары, казаки и инвалидные солдаты, а неведомый «злодей» пробрался в Тобольск. И пойман он был около самого острога, где бродил с ружьем в руке и пистолетом за поясом. Денис Иванович учинил ему крепкий допрос.
Что же случилось? Человек с пистолетом был «родом малороссиянин» Василий Гноенко. Ему наскучило числиться в ссыльных казаках при крепости Полуденной, что на Иртышской линии, он бежал оттуда с казаком Данилою и шел именно в Тобольск, где надеялся собрать ссыльных запорожцев и идти с ними на Яик. Гноенко винился в том, что имел согласие на злодейство с четырьмя казаками, которые ныне уже ушли на Яик, и что всему заводчиком был запорожец Григорий Рот из Плоского Редута.
Правду ли говорил Гноенко или зря впутывал в свое дело запорожцев — для Дениса Ивановича все это было безразлично. Важно было лишь то, что хоть какой-то «злодей» был пойман с оружием в руках. Наверное, не раз пытанный, Гноенко неторопливо рассказывал, что он делал в Тобольске. По приезде он «пристал» к женке Пелагейке-малороссиянке, что жила в загородном доме архиерея Варлаама, а чьих родителей она дочь — Гноенко не знал. По бродяжничеству своему ночевал он, пряча пистолет под изголовьем, у расстриги Степана Никитина, потом у Кудрина — казака, да у разных ссыльных. Потом был он у запорожцев Ермолаева и Голубя, сговаривал их совершить измену, бежать к ворам на Яик. У Родичева, пехоты сержанта, Гноенко пил вино и еще у гусара Никиты Коробченина ночевал. К острогу же Гноенко ходил два раза по наущенью казака Голубя — вызволять из-за высокого тына яицких казаков. Но «присланные» казаки-колодники в те дни отпуска на рынок не имели, и потому «подговорения» их к побегу учинить было невозможно, хоть они и передавали, что к тыну пришел сам Голубь.