Обмен разумов (сборник)
Шрифт:
Настал миг напряженного равновесия; затем сила Марвина сломила сопротивление незадачливого самоубийцы. Медленно, осторожно Марвин начал стаскивать спасенного вниз – отпустил предплюсну, перехватил его ногу в области большой берцовой кости и тянул вниз до тех пор, пока неизвестный не оказался в безопасности на проезжей части моста.
От собственных мрачных помыслов и следа не осталось. Марвин сгреб самоубийцу за плечи и свирепо встряхнул.
– Дурак несчастный! – закричал он. – Что это за трусость? Только идиот или безумец
Он вовремя прикусил язык. Перед ним, отведя взгляд, дрожал незадачливый самоубийца. И Марвин только теперь заметил, что спас женщину.
Глава 17
Позже, в отдельном кабинете примостного ресторана, Марвин извинился за резкие слова, что вырвались у него не от души, а по вспыльчивости. Но женщина, грациозно помахав лапкой, отказалась принять извинение.
– Вы ведь правы, – сказала она. – Мой поступок – поступок идиотки, или безумной, или той и другой. Боюсь, ваше определение точно. Надо было дать мне прыгнуть.
Марвин заметил, что она красива. Миниатюрная, ему едва по грудь, но сложена безукоризненно. Брюшко подобно точеному цилиндру, гордая головка наклонена к телу под углом пять градусов (от такого наклона щемило сердце). Черты лица совершенны, начиная от милых шишечек на лбу и кончая квадратной челюстью. Два яйцеклада скромно прикрывает белый атласный шарф покроя «принцесс», обнажая лишь соблазнительную полоску зеленой кожи. Ножки в оранжевых обмотках, подчеркивающих гибкие сегменты суставов.
Пусть она незадачливая самоубийца – для Марвина она была самой ослепительной красавицей из всех, кого ему довелось повидать на Цельсии.
От ее красоты у Марвина пересохло в горле и зачастил пульс. Он поймал себя на том, что не сводит глаз с белого атласа, скрывающего и оттеняющего высокие яйцеклады. Он потупился и поймал себя на том, что разглядывает сладострастное чудо – длинную членистую ногу. Густо краснея, он заставил себя смотреть на сморщенную родимую шишечку на лбу.
Женщина, казалось, не замечала его пылкого внимания. Она простодушно предложила:
– Может, мы познакомимся, раз уж так получилось?
Оба неудержимо расхохотались над ее остротой.
– Марвин Флинн, – представился Марвин.
– Фристия Хелд, – назвалась молодая женщина.
– Я буду звать вас Кэти, если вы не возражаете, – сказал Марвин.
Они снова рассмеялись. Затем Кэти стала серьезной. Увидев, как быстро летит время, она сказала:
– Еще раз большое вам спасибо. А теперь мне пора.
– Конечно, – ответил Марвин, тоже вставая. – Когда мы увидимся?
– Никогда, – проговорила она тихо.
– Но мне это необходимо! – воскликнул Марвин. – Я хотел сказать – теперь, когда я вас нашел, я ни за что не соглашусь вас потерять.
Она грустно покачала головой.
– Вы будете вспоминать обо мне хоть изредка? –
– Мы не должны расставаться! – сказал Марвин.
– Ничего, переживете, – ответила она вовсе не в строгом тоне.
– Я теперь никогда больше не улыбнусь, – пригрозил Марвин.
– Кто-нибудь займет мое место, – предсказала она.
– Вы просто демон-искуситель! – вскричал он в ярости.
– Мы разошлись, как в море корабли, – поправила она.
– Неужели мы не встретимся? – осведомился Марвин.
– Время покажет.
– Я бы ходил за вами как тень, – с надеждой сказал Марвин.
– К востоку от солнца и к западу от луны, – произнесла она нараспев.
– Как вы немилостивы, – надулся Марвин.
– Я забыла про время, – сказала она. – Но теперь я о нем вспомнила!
С этими словами она вихрем метнулась к двери и исчезла.
Марвин проводил ее глазами, потом сел за стойку бара.
– Один за мою крошку, другой на дорожку, – бросил он бармену.
– Все бабы фальшивые, – сочувственно заметил бармен, наполняя бокалы.
– При ней иссохну, без нее сдохну, хандра у меня, – пожаловался Марвин.
– Парню нужна девушка, – изрек бармен.
Марвин осушил бокал и снова протянул его бармену.
– Розовый коктейль за мою голубую мечту, – распорядился он.
– Может, она устала, – предположил бармен.
– Не знаю, за что я ее так люблю, – констатировал Марвин. – Но по крайней мере знаю, отчего в небе померкло солнце. Среди моего одиночества она преследует меня, как бренчанье пианино в соседней квартире. Я буду поблизости, как бы она со мной ни обращалась. Может, все это напрасно, но я сохраню в памяти весну и ее, и не для меня ласкает кроны вешний ветерок, и...
Неизвестно, долго ли продолжал бы Марвин свои причитания, если бы где-то на уровне его ребер, на два фуга влево, кто-то не прошептал:
– Эй, миштер!
Обернувшись на зов, Марвин увидел на соседнем табурете маленького толстенького цельсианина в лохмотьях.
– Чего тебе? – грубо спросил Марвин.
– Вы хотеть видеть тот очень красивый мучача еще раз?
– Да, хочу. Но что ты можешь...
– Я частый сыщик разыскивать безвестно пропавших успех гарантирован иначе ни цента в вознаграждение.
– Что за странный у тебя говор? – поразился Марвин.
– Ламбробианский, – ответил сыщик. – Я Хуан Вальдец, родом из земель фиесты, что у самой границы, а сюда, в большой город Порт, я приехал сколотить состояние.
– Чучело гороховое, – ощерился бармен.
– Какая вещь ты меня назвать? – с подозрительной кротостью переспросил маленький ламбробианин.
– Я назвал тебя «чучело гороховое», паршивое ты чучело гороховое, – ощерился бармен.
– Так я и услышать, – сказал Вальдец. Он потянулся к поясу, вытащил длинный нож с двусторонним лезвием и, всадив его бармену в сердце, уложил того на месте.