Обналичка и другие операции
Шрифт:
Стали искать Алексея Федоровича и «Мотоциклиста». Искали преступников, которых следует наказать, никаких полезных сведений они дать уже не могли, все было ясно.
Мондровский и Кувезенков скучали в своих камерах без допросов. Шемаханова допрашивали по два раза в день.
На вопрос следователя, кто сообщил ему, в какой больнице лежит раненый генерал Калмыков, и кто передал Калмыкову в больницу письмо с угрозой убить сына, Шемаханов ответил, что ничего об этом не знает. Тогда следователь пригрозил ему, что начнут допрашивать врачей. Привезут в больницу Шемаханова, займут кабинет и начнут в этот кабинет приглашать по одному врачей-земляков. Найдут и трепача, и «почтальона». После этого отделение будет опозорено, и его, скорей всего, разгонят.
Шемаханов начал торговаться. Договорились, что Шемаханов сообщает фамилию человека, который сказал ему про Калмыкова и
На вопрос следователя, кто поручил оказать силовое воздействие на уполномоченного правительства Калмыкова, Шемаханов твердо отвечал: «Никто! Он меня лично оскорбил! Это взяточник и негодяй!» Формулировка «оказать силовое воздействие» была найдена в результате спора. Шемаханов не соглашался на глагол «убить», а следователь не признавал глагола «испугать». «Что ж вы за свои деньги это сделали?» — спрашивал следователь. «Зачем за свои? Из сейфа взял!» — отвечал Шемаханов. «А отчитались бы как за эти деньги?» «Сказал бы, дал Калмыкову, чтобы зачет подписал. Хозяева знают: не подмажешь, не поедешь! Хозяевам все равно, испугался он или деньги взял, лишь бы дело было сделано». «И вам бы поверили?» «У нас людям верят! Это в Москве не верят! Расписку даешь, все равно не верят!» И так много раз. С этой позиции сдвинуть Шемаханова не удалось, чтобы найти настоящих заказчиков покушения, нужно было еще работать или согласиться с тем, что преступление совершено по заказу Шемаханова.
На одном из последних допросов следователь сказал Шемаханову: «Вы все время ведете себя так, как будто генерал Калмыков виноват перед вами и перед «Южным комбинатом». Хоть вы и преступили закон, и формально виноваты, но по сути считаете, что Калмыков заслуживает наказания, как бесчестный человек». «Да, правильно понимаете», — ответил Шемаханов. «Откуда вы знаете, что Калмыков задержал зачет?» — спросил следователь. «Хозяева так сказали. Им верный человек сообщил!» «Ваш «верный человек» — мошенник. Он себе большой процент комиссионных заложил, поэтому другая сторона отказалась от зачета, слишком мало им оставалось», — упрощенно объяснил ситуацию следователь. «Не верю этому!» — сказал Шемаханов. «Вот документы, — стал объяснять следователь. — Это — акт сверки между «Южным комбинатом» и тульским заводом, вашим первоначальным партнером. Вот — просьба аннулировать акт сверки, поданная через два дня после сдачи документов в уполномоченный банк. Вот — новый акт сверки между тульским заводом и кемеровским предприятием, составленный через месяц. Этот зачет прошел. И Калмыков документы завизировал». Шемаханов смотрел на документы, ничего не понимая. Следователь подождал и сказал: «Я вам дам в камеру копии документов. Можете до завтра их изучать».
На следующий допрос Шемаханов пришел небритый, осунувшийся, что называется, потерянный. На вопрос следователя, изучил ли он документы, Шемаханов с сильным кавказским акцентом, которого раньше не чувствовалось, и на «ты» попросил: «Еще раз расскажи!» Следователь снова воспроизвел восстановленную им цепь событий и добавил: «Калмыков не задерживал вашего зачета. Он вообще не знал о вашем предприятии. Вам отказали в приеме, потому что нечего было обсуждать, документов ваших у Калмыкова не было!» «Ах-ах-ах! Скажи только, где этот подлец?!» — Шемаханов спрашивал о посреднике, которого собирался разорвать собственными руками. Следователь ответил, что Алексей Федорович скрылся за границей, и его ищут.
В дальнейшем Шемаханов мог понадобиться следователю только в том случае, если бы высшее начальство не удовлетворилось им как заказчиком преступления и потребовало искать настоящих заказчиков среди хозяев комбината.
Если заказчиками преступления были руководители Шемаханова, то нужно было срочно выводить из-под возможного удара Калмыкова и его семью. На «Южный комбинат» от имени уполномоченного банка направили письмо, в котором сообщалось следующее. В результате проведенной проверки выяснилось, что документы на проведение зачета были сданы в уполномоченный банк такого-то числа, затем отозваны по просьбе тульского завода такого-то числа, поэтому в ведомство Калмыкова документы не направлялись. О факте отзыва документов «Южному комбинату» обязан был сообщить посредник, поставивший свою подпись на документах о прекращении
Артур Иванович отложил документ и задумался. «Третий раз сталкиваюсь с этим Алексеем Федоровичем. Первый раз он Артуру помог с обналичкой и пытался через него на Юрия Иннокентьевича выйти. Второй раз приезжал тоже к Артуру, хотел уже со мной контакт наладить, как сейчас говорят, получить инсайдерскую информацию о зачетах. А третий раз просто напакостил, схватил деньги и смотался. Что б ему было сказать этим деятелям с «Южного комбината», что зачет сорвался! Ведь не по его вине. Ну, вернул бы свой куш, что это у него, последние деньги, что ли? Скорей всего, найдут, засранца, правда, предъявить ему особенно нечего… Кто же все-таки меня «заказал»? Был бы серьезный заказчик, разузнал бы все заранее, не удовлетворился бы словами Алексея Федоровича. Возможно, действительно, все затеял этот московский абрек Шемаханов. И попал на двух идейных борцов с коррупцией Мондровского и «Мотоциклиста». Но как киллеру-то повезло: живой остался! Такому Кувезенкову все равно, где жить, дома у матери или в лагере. Работать не будет, инвалид ведь. Конечно питание не то, да еще блатные жить спокойно не дадут. Нет, не все равно, даже Кувезенкову дома лучше. Слава Богу, никого не убили! Федора на работу я устрою, чтобы был доволен. Да ему и по возрасту пора уже из водителей уходить… Как же никого из прохожих не задело-то! Какие же мерзавцы! Взяточников взялись отстреливать! Шофера ранили, случайных людей могли ранить или убить, да и взяточника-то не того им показали…»
Следователь решил, что нужно подождать еще месяц — полтора. Если никаких опасных тенденций не обнаружится, то сыну Калмыкова можно спокойно возвращаться.
— Ну, как ты там? Не устал отдыхать? — Артур услышал в трубке голос отца. — Буквы русские не забыл? Значит, все хорошо. Твоя эмиграция окончена, можешь возвращаться!
Петр Серафимович Рязанцев
Петр Серафимович Рязанцев проснулся в своей постели. Жена Галина Петровна лежала рядышком на спине, раскинувшись, руки-ноги в стороны, «распроставшись», как она сама называла такую позу, и слегка похрапывала. Петр Серафимович любил, когда жена так похрапывает: было ясно, что жена спит. Тогда можно потихоньку вылезти и уйти из спальни, «отползти», как они это называли. Или зажечь свет и почитать, если вставать не хотелось. Если жена храпела громко, то Петр Серафимович обнимал ее и шептал в ухо: «Не надо так делать… На бочок, на бочок…» Жена обычно слушалась, поворачивалась на бок и некоторое время спала беззвучно. Но если жены не было слышно, в этом была неопределенность: то ли спит, то ли не спит. Если не спит, дремлет, а он вздумает отползти, жена обязательно пробормочет: «Я сейчас тоже встаю, сколько время?…», а если он захочет почитать, то: «Зажигай, зажигай свет, я не сплю…» Этого Петр Серафимович не любил.
В это утро, не слишком раннее, жена спала крепко. Петр Серафимович потихонечку вылез из кровати, нащупал тапочки и ушел, бесшумно притворив дверь в спальню.
Найдя в темноте наощупь стаканчик со вставными зубами на полочке в ближайшем к спальне туалете, Петр Серафимович потихонечку прошел в дальний, по-современному — «гостевой» сортир, сунул зубные протезы в рот, после чего почувствовал себя вполне полноценным человеком. Без зубов Петр Серафимович сам себя стеснялся.
Минуту посомневавшись, Петр Серафимович решил попить кофе, не дожидаясь жены. Хотелось в одиночестве подумать, погасить беспокойство в душе.
Душевное спокойствие, именно отсутствие беспокойства, Петр Серафимович теперь более всего ценил в своей жизни. Большая часть жизни, прожитая им в ХХ веке, прошла как раз в постоянном беспокойстве. Постоянно было в душе такое чувство, что надо бежать куда-то, торопиться, а то не успеет, опоздает, потеряет. ХХI век принес умиротворение душе теперь уже шестидесятипятилетнего Петра Серафимовича. В немалой степени душевному спокойствию способствовали жизнь в окружении приятных ему людей и благополучные внешние обстоятельства. К числу таковых относились: любящая и любимая миловидная жена, хотя вторая, но, можно считать, единственная, потому что прожили вместе они уже более 35 лет, хорошие и устроенные дети, два сына, необременительная и любимая работа, соответствующее потребностям количество денег, хорошая квартира, приличная дача.