Обнаженная натура
Шрифт:
Громадная, увеличенная туманом фигура полковника нырнула за угол и тотчас же раздался его трубный голос:
— Стоять! Ни с места! Руки за голову!
— У-гу-гу-гу-гу! — по-индейски хлопая себя ладошкой по губам взвыл за спиной у Родионова Юра. И заполошно где-то далеко за домом отозвались, завизжали женщины.
— Атас! — крикнул чужой воровской голос. — Менты сзади!
Глухой шум борьбы послышался оттуда, где кричал полковник. Пашка бросился в темень наугад и сразу же налетел на какой-то проворный двигающийся куль, упал на него сверху
Родионов успел подивиться неожиданному эффекту — все вдруг стало видно ему как днем — посреди сражения высился полковник, вздымая к небу дымящуюся сковородку. Он увидел старуху Подомареву, бессильно запутавшуюся в кусте сирени и пляшущих вокруг куста женщин. Увидел позади себя пригнувшегося в позе гориллы Юру, и последнее, что он увидел — четыре сутулых фигуры, драпающих с поля боя. В ту же секунду он потерял сознание, но успела еще промелькнуть в его меркнущем мозгу удовлетворенная мысль: «Наше племя сильное! Много-много…»
Очнулся он на диване в своей комнате.
— Жив! — сообщил Кузьма Захарьевич. — Сто лет проживет. Молодец!
Все жильцы тесно толпились у стола, галдели радостно и возбужденно. Юра со стаканом красного вина подскочил к Пашке:
— За победу!
Родионов присел на диване, взял стакан. Голова немного кружилась, но на душе было спокойно.
— За победу! — повторил он, поднимая стакан.
Выпили все, даже старуха Подомарева из своей фарфоровой чашки. Полковник пил стоя, с локтя. Голова его была забинтована, лицо багрово пылало.
— Друзья мои! — прогремел он, утерев губы. — Соратники дорогие… — голос его пресекся, он сглотнул и продолжал душевно:
— Что же мы раньше-то?.. Собачились, клеветали друг на друга, враждовали, можно сказать… Но перед лицом опасности, в смертельный миг… Спасибо всем! Как старый солдат…
Голос его еще раз пресекся, он махнул рукой и отвернулся. Все деликатно отвели глаза.
— Прости меня, что я тебя каргой обзывал! — решительно подошел Степаныч к Подомаревой и низко поклонился.
— Виват! — крикнул Юра. — Пей до дна!
Баба Вера, загадочно улыбаясь, встала и вышла из комнаты. Все переглянулись. И тут же из-за двери широко и вольно заиграла гармонь, дверь распахнулась от удара ноги и баба Вера, словно на ступе влетела в комнату, растягивая меха. Все сорвались с мест, Юра раскинул руки и притопывая ногой, пошел кругом. Следом поплыла Стрепетова, размахивая платком. Полковник подхватил с кресла профессоршу, завертел ее вальсе. Молча и сурово плясал татарин Касым со своею Айшой. Топтался посреди комнаты чернокнижник и даже Макс Ундер, сидя в дальнем углу, топал ногами в пол. Уперев руки в бока, набычившись пошел на косых каблуках скорняк. Дробно вылетел и Родионов, зверски осклабившись… Словом,
— Ох, уморилась! — довольно выдохнула она, ставя гармонь на пол. — Выпить надо! Давненько так не гуляла…
И снова пошло веселье своим чередом.
— Он на меня с ломом, падла! — кричал Юра. — А я гантелей ему по спине. Крякнул только, подлюка, и пополз куда-то… Надо утром проверить, нет ли трупа…
Постепенно веселье пошло на убыль, спели еще несколько песен. Хорошо прозвучал «Варяг», но особенно задушевно получилось «Враги сожгли родную хату…»
Глава 3
Мародеры
Утром следующего дня пили общий чай, ели общую снедь. Решено было идти с петицией к самым высшим властям, искать защиты и правды. Отправляясь в город, жали руки Родионову и Максу Ундеру, которые оставались дежурить и следить за событиями.
Дом таким образом остался почти пуст.
И события не заставили себя ждать. Часов в десять Родионов приметил неподалеку от дома троих незнакомцев, которые оглядывали дом и о чем-то оживленно совещались. Пашка взял лопату и вышел во двор. Незнакомцы, косо глянув на него, замолчали и убрались за угол соседнего кирпичного дома.
Пашка обошел поле боя — на месте ночной вылазки валялись оторванные грабителями доски, торчал в земле гвоздодер. Родионов подобрал трофей, прихватил и веник, забытый им накануне. Побродив вокруг, Пашка вернулся в настороженный полумрак дома.
— Ты подежурь тут, — сказал он Максу Ундеру — а я, пожалуй, в милицию схожу на всякий случай.
Ундер молча кивнул головой и отвернулся.
Неприятное предчувствие тронуло сердце Пашки, но, будто угадав ее колебания, Макс Ундер угрюмо успокоил:
— Ступай, ступай. Это не зазрительно. Я — могила.
И Родионов отправился в отделение. Он долго и сбивчиво растолковывал позевывающему сержанту суть дела, наконец сержант отмахнулся:
— Хрена ты мне тут навязался? Без тебя забот по уши. Бандитизм вон, зарплата копейки… Посиди, подожди майора, — он поднялся и поправил кобуру. — В ту дверь не заглядывай, — фольклорно добавил, выходя из помещения.
Пашка сел ждать майора. В глубине отделения, именно за той дверью, куда его просили не заглядывать, происходила какая-то мерная работа, словно разрубали мясо, смаху, с придыханием: «Гэк! Гэк!..» Пашка не усидел и приоткрыл кованую запретную дверь.
— Друг, спаси афганца! — прохрипел распяленный на полу здоровила. — Бей тревогу!..
На груди афганца посверкивали две круглых медали. Родионов, не размышляя, кинулся в схватку, был моментально сбит с ног и закован в наручники. Пару раз огрели дубинкой и его.
— Держись, афган! — крикнул Пашка, которого выволакивали из запретной комнаты, — Найдем правду.
На деревянной скамье у стены сидел тощий инвалид и равнодушно глядел на расправу, придерживая рукой авоську с пустыми бутылками.