Обнаженная в зеркале
Шрифт:
Адам нахмурился.
– Она мне ничего не передавала?
– Она что-то говорила насчет того, что встретится с Вами в Акрополе. На этот раз я к Вам не присоединяюсь. По-моему, она предпочитает встретиться с Вами наедине. Вряд ли Вы будете возражать против этого…
Адам ничего не ответил.
Петляя по узким, залитым солнцем улицам, такси в конце концов доставило Адама к древней цитадели. Молодые парочки с путеводителями в руках и непременным выражением восторга на лицах бродили среди сломанных колонн и разрушенных стен.
У подножия одной из колонн, растянувшись на каменном полу,
Адам взглянул на изгоя с тем презрением, с каким англосаксы обычно относятся к человеческим порокам, и брезгливо поморщился. Помимо всего прочего, его возмущало такое непочтение к священной земле Акрополя. Пьяница осквернял её.
Между тем на сцене появился новый персонаж – крупная женщина, судя по виду, прачка. Тяжело отдуваясь, она несла ведро с мыльной водой. При виде толстого грека, пребывавшего в пьяной меланхолии, её обуяла ярость. Безобидная старуха превратилась в фурию. Казалось, её длинные волосы зашевелились, как змеи на голове Медузы Горгоны. Беззубый рот изверг поток грязных ругательств.
– Ты, пьяница, мерзавец, подонок! – заверещала она.
Женщина схватила мужчину за плечо и начала неистово трясти его.
– Ты только и умеешь, что накачиваться мастикой, ничтожество!
Пьяный толстяк поднял печальные, красные глаза на старую каргу. Его лоб наморщился от мыслительных усилий, и он стал похож на старую обезьяну.
– Дорогая, – заискивающе пробормотал он, борясь с икотой. – Я ничего такого не сделал. У меня была всего лишь одна маленькая пинта…
Разъярённая женщина схватила ведро и вылила его содержимое на голову мужчины.
Толстяк, принявший неожиданный душ, встряхнулся, вытер с глаз пену и всхлипнул, понемногу трезвея.
– Я знал, что за раскатами грома последует ливень…
Он с трудом поднялся и, спотыкаясь, поплёлся рядом с супругой, подгоняемый её пинками.
– Ну, просто современная Ксантиппа! – рассмеялся Адам.
– Если это Ксантиппа, то мужчина, вероятно, Сократ, – раздался рядом мелодичный голос.
Стелла появилась из-за античной колонны. Адам радостно схватил её руку.
– Как приятно увидеть тебя после этого неприглядного зрелища! В этой женщине, возможно, и возродилась Ксантиппа, но уж этот пьяница точно не Сократ. Тот дал новый импульс человеческой мысли. А этот опустившийся тип не может контролировать даже собственное тело.
– Ты неверно судишь о Ксантиппе.
– Воплощение сварливой жены…
Стелла присела на поваленную колонну, задумчиво глядя на раскинувшийся внизу город и холмы, покрытые оливковыми деревьями.
– Не забывай, мой друг, – начала она, и в её мягком голосе звучала легкая ирония, – что мы не имеем ни портрета, ни статуи Ксантиппы. Платон и другие почитатели Сократа намеренно очерняли её, приписывая ей вздорный характер. Это слишком просто – представить Ксантиппу обычной сварливой женой…
Она замолчала. Адам вновь почувствовал, что попадает под очарование её красоты. В спускавшихся сумерках он ощущал теплоту её дыхания и загадочное обаяние, которому не в силах был сопротивляться. А что если овладеть ей здесь, в тени руин древнего храма, где когда-то поклонялись Афродите.
Словно для того чтобы нарушить атмосферу очарования, Стелла заговорила. Она находилась рядом, но, казалось, была где-то далеко. Возможно, она вновь впала в транс, когда её мысли и душа путешествуют сквозь время и пространство.
– Жёны великих людей, – тихо сказала она, – отнюдь не почивают на ложе, усыпанном цветами. Их участь не более завидна, чем у большинства женщин.
Историю пишут мужчины, – продолжала Стелла с оттенком горечи в голосе, – хотя женщины присутствуют в ней наравне с ними. Насколько всё выглядело бы по-другому, если бы её писали женщины. Они бы не стали возводить в ранг героев всяких грязных, лысых, толстобрюхих, болтливых…
– Для Ксантиппы ни один мужчина не стал бы героем, – прервал её Адам.
Стелла придвинулась ближе к нему.
– Ксантиппа – это женщина, на которую наговорили много лишнего.
– Только не рассказывай мне, что это ты была Ксантиппой!
Она покачала головой и рассмеялась.
Солнце скрылось за невысокими холмами Аттики. Туристы покидали Акрополь. Стелла рассказывала, осторожно подбирая слова, словно пробудившиеся воспоминания даже сейчас, двадцать пять веков спустя, всё ещё были ей неприятны:
– Бедная Ксантиппа вряд ли понимала, что заставило её выйти замуж за Великого Философа. Возможно, у неё были какие-то духовные устремления, желание встречаться с «интеллектуалами», богемой, известными людьми, софистами и снобами, которые собирались вокруг Сократа. Вероятно, она ожидала, что с философом у неё установится большая духовная близость, чем с каким-нибудь торговцем или солдатом из её собственного окружения. Когда бы она ни встречала Сократа, окружённого молодыми почитателями, великий человек красноречиво рассуждал о божественных сторонах человеческой природы. Приверженец строгих нравственных принципов, он никогда не проявлял низменных страстей, которые всегда возмущали её в других мужчинах. Достойное поведение Великого Философа производило на Ксантиппу огромное впечатление. Его благородная сдержанность, полагала она, скрывает за собой дымящийся вулкан.
Если девушка решила завлечь какого-то мужчину, ей это, как правило, удается, даже если он обычно не поддаётся на женские уловки.
Родители Ксантиппы умерли, оставив ей небольшое состояние. Девушке казалось, что она сможет стать хорошей женой выдающегося и достойного человека. Аристократы оставались для неё недосягаемы, но этот мужчина, который заставил говорить о себе все Афины, был вполне доступен.
Их нежные встречи не были продолжительными, как это обычно бывает у молодых возлюбленных. Всякий раз, когда она слишком пылко отвечала на его ласки, он сразу отстранялся, хмурил лоб и начинал разглагольствовать о призрачности земного существования и вечной ценности добродетели.