Обнаженная жара
Шрифт:
— Позаботься об этом парне, он ранен, — велела Никки журналисту и погнала напрямик по траве к Солей, которая уже перелезала через решетку, отгораживавшую тропинку от рельсов.
По Вест-Сайд-лайн издавна доставляли грузы. Поезд, выходя из туннеля на 122-й улице шел вдоль Гудзон-ривер от Нью-Йорка в Олбани. Девятнадцать лет назад «Амтрак» [141] откупил линию для перевозки пассажиров, едущих на север с Пенсильванского вокзала. К тому времени, как детектив Хит слезла с мотоцикла, глухой рокот предупредил о приближении одного из длинных пассажирских
141
«Амтрак» — американская железнодорожная компания, занимающаяся пассажирскими перевозками.
— Кончено, Солей! — крикнула она, перекрывая скрежет металла. — Отойди от рельсов! Лечь на землю, руки за голову!
— Еще шаг, и я брошусь!
Никки спрыгнула с решетки. Солей шагнула к поезду, наклонилась, словно собираясь броситься под колеса.
— Я правда брошусь!
Никки остановилась. Их разделяло десять метров. Даже на ровном месте щебень дает плохую опору для ног, к тому же певица двигалась быстро. Мало надежды перехватить ее до броска под поезд.
— Солей, оставь это, отойди от рельсов.
— Вы верно сказали: кончено.
Солей повернулась к рельсам, ржавым и темным от угольной пыли по краям, но блестящим, как алюминиевая фольга там, где тяжелые колеса стирали грязь и ржавчину. Когда она подняла взгляд, Никки оказалась на несколько шагов ближе, но застыла на месте, услышав крик:
— Нет!
— Ну, постой так, Солей. Подумай минутку, я подожду.
Никки очень не нравилось то, что она видела. Женщина поникла, словно съежилась, и нарядный костюм с эполетами смотрелся неестественно. С лица начисто пропало высокомерие. Губы дрожали, и сквозь сценический грим Никки различала расползающиеся по щекам пятна. А взгляд Солей был прикован к рельсам, по которым всего в двух шагах скрежетали колеса.
— Ты меня слышишь? — позвала Никки сквозь шум, понимая, что женщина слышит, но не желает слушать.
— Нет сил, — еле слышно пробормотала Солей.
— И не надо.
— Я хочу сказать — жить дальше.
— Ты справишься. — Обе знали, что предстоит арест, но детектив пыталась заставить Солей смотреть в будущее.
— Что с тем человеком? Ну, знаете, вчера утром…
— С ним все нормально. Завтра выпишут из больницы. — Хит не знала наверняка, но полагала, что сейчас оптимизм не помешает. Ей вспомнилось, как в комнате для допросов Солей кусала костяшках пальцев. Тогда Хит решила, что это мозоли от репетиций. Теперь, задним числом, — слава Эпиметею — она понимала, что кулаки были разбиты в схватке.
— Мне пришлось. Он не отдавал…
— С ним все будет в порядке. Ну, давай-ка отойдем отсюда.
— Меня до сих пор мучают кошмары. — Солей говорила не с Никки — вела беседу с собой. — Тюрьму я, пожалуй, еще вынесла бы. Но не кошмары. Мне все время снится Рид. Вернуть бы ту ночь. Какой я была дурой. — Она перешла на крик: — Я была дурой! А теперь его не вернуть!
Пока Солей рыдала, Хит разрывалась между желанием услышать рассказ о смерти Уэйкфилда, обязанностью
— Солей, мы потом поговорим. Иди ко мне, мы попробуем тебе помочь, хорошо?
— Я не заслуживаю жизни, слышите! — Гнев, прежде направленный на Никки, теперь она обратила на себя. — Я не вправе жить! После Рида, после всего, что я ему сделала. Я убила нашу любовь. Во всем виновата я. Разорвала помолвку. Я причинила ему такую боль… — И гнев снова сменился рыданиями.
Никки взглянула вдоль путей в надежде увидеть конец состава, но вереница пассажирских вагонов тянулась на юг, сколько видел глаз. Поезд еще не набрал ход, и оттого казалось, что медленно катящимся вагонам не будет конца.
— А потом та ночь. Вы представляете, какой груз вины я ношу с тех пор?
Никки полагала, что речь идет о ночи, когда умер Рид, но, опасаясь подтолкнуть Солей к обрыву, задев самое больное место, сказала:
— Тебе больше не придется нести его в одиночку, понимаешь?
Солей задумалась, и у Никки появилась надежда, что до нее удалось наконец достучаться. И тут обе обернулись на шум. Трое полицейских мотоциклистов медленно катили по дорожке, сверкая мигалками, но отключив сирены. Взглянув в другую сторону, Никки увидела внедорожник паркового управления, подъезжающий вслед за Руком. Заметив, как изменилась в лице Солей, Хит крикнула Руку:
— Скажи, чтобы не приближались.
Журналист шагнул к окошку машины и заговорил со служащим парка. Тот взялся за микрофон. Через секунду мотоциклисты, как видно, получили сообщение и нажали на тормоза, остановившись чуть поодаль. Урчание моторов сливалась с визгом колес и грохотом состава.
— Я не выдержу, — простонала Солей. — Слишком много всего.
Никки наконец увидела в сотне метров от себя последний вагон и мысленно рассчитала рывок.
— Во мне… пусто. И все время боль.
Еще сорок метров.
— Я помогу тебе выбраться, Солей. — Всего три вагона. — Ты позволишь тебе помочь?
Никки протянула к ней руки в надежде, что женщина ощутит ее жест через метры разделявшей их насыпи. Солей выпрямилась и снова стала похожа на танцовщицу. Она подняла лицо к солнцу, постояла мгновение, закрыв глаза, потом повернулась к Никки и в первый раз улыбнулась ей. А потом бросилась под последний вагон.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Полиция расставила кордоны вокруг места самоубийства, чтобы не подпустить репортеров и поклонников и позволить экспертам, а также офицерам из Главного управления, обязанным расследовать любую смерть при участии сотрудников полиции, работать спокойно. Остальным присутствующим, среди которых был персонал парка, железнодорожники и следователи страховой компании, пришлось ждать своей очереди. Охраняя достоинство погибшей и покой криминалистов, рельсы, по котором разбросало останки певицы, огородили переносными пластиковыми ширмами. 12-ю авеню между Западной 138-й и 135-й перекрыли, но фотографы и машины новостных программ пробрались на возвышенности по обе стороны железной дороги, чтобы наблюдать за происходящим сверху. Судмедэксперты раскинули тент, прикрываясь от зависших над головой вертолетов телевидения.