Обнаженные розы
Шрифт:
Вопреки одной старой песни Москва все-таки спит. Только очень поздно, и не повсюду.
Мы проехали несколько баров и клубов, откуда доносилась музыка и пошатывающейся походкой выходили довольные жизнью посетители.
Я вспоминала лица тех девушек в воде. Я пыталась вспомнить, что видела вокруг. Что там было, может я хоть что-то увидела...
Как я ни старалась, ничего нового я не вспомнила.
– Ты там не уснула еще?-бодрым голосом спросил сидящий впереди Сеня.
– Нет.-отозвалась
Меня одолевала сонная апатия. Мерзкое, гадкое чувство стыло в душе. Романтик жив. Демид Хазин жив, и он где-то в городе. Он возможно сейчас готовиться убить дочерей Ипполита Збруева.
А я не могу указать Стасу где он находиться. Я подвела его.
И осознание этого причиняло въедливую, ядовитую боль.
– О чем думаешь?-спросил Сеня.
Я скосила глаза на его сидение. Его фальшивая веселость не ободряла, а раздражала меня.
– Ника?-позвал он.-Ты тут? Не спишь?
– Нет.-все тем же флегматичным, отстраненным голосом проговорила я.-Главное, чтобы ты не уснул за рулём.
Сеня посмеялся.
– Мне нравиться, когда ты остришь.
– Это было предостережение, на острота.-вздохнула я.
Я лежа на заднем сидении, поджала ноги, чуть согнулась.
Закрыла глаза. Сидение пахло кожей и чем-то маслянисто-кислым.
Движение автомобиля начало меня укачивать. Я почувствовала, что засыпаю.
Сеня что-то спрашивал меня, но я отвечала не хотя, тихо. А потом и вовсе задремала.
Из дремоты меня вырвал бесцеремонный звонок мобильника.
Я вздрогнула, приподнялась на сидение. Достала из своего рюкзачка телефон.
Номер звонившего абонента был не знаком.
Легким воздушным прикосновением скользнуло опасливое, тревожное чувство.
Я приняла вызов.
– Алло.-произнесла я в трубку.
Пару секунд я слушала тишину.
Затем мне ответили.
– Как приятно снова услышать твой милый голосок.
Я чуть наклонилась вперёд и тронула Сеню за плечо. Он посмотрел на меня в зеркало заднего вида.
Я жестом показала, чтобы он остановил машину.
– Не могу тебе сказать того же.-произнесла я, не скрывая презрения.
Я оставалась спокойной. Точнее старалась говорить спокойно. Но голос то и дело предательски подрагивал выражая мое отношение к Романтику.
– Я всё думаю о нашей встрече.-развязным тоном говорил убийца.-Помнишь, как ты шла по стеклу? Потому, что я так захотел... Ты делала всё, как я захотел.
Во мне тут же вскинулось страстное желание заявить, что всё наоборот! Что у него ничего не получилось! Что он остался в дураках, и что скоро он будет пойман...
Но, я должна была помнить о том, что у него, в его власти минимум три девушки. Минимум три жизни, которые он наверняка отнимет, если я оскорблю или уязвлю его.
– Да.-собрав все силы, сдержанно и смиренно произнесла я.-Пришлось. Ты оказался куда изобретательнее, чем все думали.
– Рад, что ты это признаёшь.-он был доволен.
Я ждала, слушая его радостный, удовлетворенный смех в трубке.
Его голос звучал гадко, противно, омерзительно.
Его слова и смех источали самодовольную, издевательскую иронию.
– Поверить не могу, что ты и этот кретин майор, действительно посмели возомнить, что можете противостоять мне.-наигранный восторг в его словах, в конце предложения сменился ядовитой, ненавистной злобой.
Я не ощутила страха, который он должно быть рассчитывал у меня вызвать.
– Майор Корнилов до тебя поймал очень многих.-заметила я.
Арцеулов обернувшись назад внимательно слушал и одновременно писал сообщение на своем телефоне.
– Твой майор нянчился всего лишь с любителями и бездарными, тупыми выскочками!-прошипел в трубку Романтик и тут же сладко пропел.-Такие, как я ему не встречались.
– Совершенно верно.-подтвердила я.-Таких, как ты больше нет. Так ведь?
– Да уж, наверняка!-снова зло прошипел он.-Я уникален! Уникален! Слышишь?! Понимаешь?! Я неповторим, как не повторимо и моё искусство!
– Ты считаешь убийства искусством?-спросила я с легкой елейностью.
Сеня тут же взглянул на меня предупреждающе, с тревогой.
Он предостерегал меня не злить Романтика, не издеваться над ним.
Убийца снова лишь засмеялся.
– Вы ни черта не понимаете, убогие создания.-вздохнул он.-Вы просто не в состоянии осознать и понять мои шедевры, и лишь потому, считаете их убийством, что они не вписываются в ваши примитивные представления об искусстве. Для вас искусство-это, мазня на холсте, ваяние бездушных, безликих тел и бренчание на гитаре, распевая дурацкие куплеты без смысла и глубокого подтекста. И ваши кумиры такие же.
Я слушала его голос. Я пыталась представить где он. Что делает, что находиться вокруг него, что он сейчас видит.
Его голос стал звучать странно. Слова растягивались. Его тембр менялся, искажался. То повышался, то резко понижался.
Я коротко вздохнула и выронила телефон.
СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ
Суббота, 21 июня, поздняя ночь.
Они не спали.
Ни мать, ни дочь.
Аня слишком долго не видела свою кроху, и слишком много пережила, чтобы просто взять и заснуть.
Ведь вдвоем сейчас нужно было столько обсудить, о стольких вещах поговорить, на столькие вопросы ответить.
Девочка обнимала Аню. Её реснички едва только высохли от слёз.
Живший почти всю свою жизнь, на положении бесправного животного, отчаявшийся ребёнок, не мог поверить своему счастью.
Лохматая, светловолосая девочка, с пышными, непослушными локонами жалась к своей матери, и держала её руку так, словно страшилась будто происходящее внезапно может оказаться просто сном.