Оборотень
Шрифт:
– А, это ты, сука?! Ну, получай!
Он никогда не думал, что судьба преподнесет ему столь щедрый подарок. Он, обычный жиган, который бегал за спичками для матерых уркачей, теперь был хозяином, и к его милости теперь взывали те зеки, голос которых когда-то громко звучал на сходняках.
Власть опьянила Рубленого, и более сильного наркотика он еще не пробовал.
Поразмыслив, Рубленый пришел к выводу, что победа его была закономерной. Власть не дается просто так, она всегда завоевывается силой, но мало ее заполучить, нужно еще и суметь удержать, а для этого полагается иметь крепкие руки.
Мулла зорко наблюдал за тем, как Рубленый по-хозяйски пересек барак и направился к противоположной стене, где на нарах помирал урка Вася Питерский.
Вася умирал уже второй день. Он стал жертвой одного из тех бессмысленных побоищ, которые произошли в течение последней недели. За Васей никто не ухаживал, на него никто не обращал внимания – всех его корешей перерезали раньше.
Рубленый нагнулся над Питерским и сочувственно поинтересовался:
– Болит, Васяня?
Не твоя забота! – процедил сквозь зубы Питерский – А ты грубиян. И все-таки мне жаль тебя, – искренне посочувствовал Рубленый.
– Уж вижу, как тебе жаль. Смотри, соплю не пусти.
На лице раненого появилась болезненная гримаса.
– А ты остер на язык! – похвалил Рубленый. – Уже деревянный бушлат впору примерять, а все хорохоришься. Вот что значит вор старой закалки! Сейчас таких почти не встретишь – есть за что тебя уважать. На прошлой неделе последних самых отчаянных в тундре закопали. Вот так-то! Ты посмотри вокруг!
Все языки в задницу засунули. Боятся! Начни я кого-нибудь на куски резать, так они и не дернутся. А ты знаешь, зачем я к тебе подошел?
– Добивать…
– Угадал, – сощурился Рубленый, словно кот на солнышке.
– И чего же ты тянешь? Режь! Или поизгаляться охота?
– А ты нетерпелив, Васяня. Но если ты настаиваешь… – Повернувшись к корешам, которые стояли рядом и в молчании слушали их диалог, Рубленый проговорил:
– Задушите его. Терпеть не могу крови…
За несколько дней Рубленый крепко придавил всех воров. Мулла полагал, что следующим на очереди стоит он с Лупатым и давить их Рубленый будет так, что треск пойдет по всей зоне.
Лупатый подошел незаметно, тронул слегка Муллу за плечо, и тот понял – пора! Два часа назад Федор прошелся по лагерю, чтобы разведать, кто из зеков не побоится поднять голос против Рубленого. Таких оказалось очень немного, но и их было вполне достаточно, чтобы бросить бывшего жигана к отхожему месту.
– Рубленый, а не слишком ли много ты на себя берешь? – произнес Мулла и увидел, как на его голос почти одновременно с разных концов барака поднялось несколько зеков – к его удивлению, их было значительно больше, чем он предполагал. Видно, Рубленый успел надоесть многим.
– Уж не Мулла ли это тявкает? Малай-малахай, жить не хочешь, татарская рожа? Я уж думал, ты давно сдох, а ты, оказывается, еще ковыляешь по зоне!
Рубленый даже позабыл о Васе Питерском – сжал губы, брови свел к переносице. Ему предстояло более важное занятие, чем кромсать падаль.
Мулла шагнул вперед – сколько же раз ему приходилось умирать за последнюю неделю! – и выдохнул:
– Пасть захлопни, сучара! С нар поднялось еще несколько воров, все они сжимали в руках ножи, только у одного была неизвестно откуда взявшаяся велосипедная цепь. – Убейте его! – тихо распорядился Рубленый, посмотрев на стоявшего рядом с ним двухметрового детину.
– Это же Мулла! – так же тихо произнес великан. Глаза его округлились. Видимо, парень был из тех, кто еще умел уважать авторитет вора.
– А по мне так хоть сам Аллах! – не повышая голоса, жестко сказал Рубленый.
Зеки тесным кольцом обступили кодлу Рубленого. Среди них были те, кого Коля уже успел превратить в «мариванну», и сейчас они с нетерпением ожидали отмщения; другим не нравилось стремительное возвышение Рубленого; третьи хотели наказать Рубленого за беспредел.
– А ты на меня пасть не разевай, я тебе не раб! – угрюмо огрызнулся верзила, показав лошадиный оскал.
Кодла отступила от своего пахана на полшага, тем самым невольно очертив вокруг него какой-то невидимый круг. Сейчас Рубленый стоял в самой середине и над ним, словно нимб святого, повисла опасность. Эту скорую перемену ситуации почувствовали все. Вероятно, Рубленому следовало бы отступить, смешаться с толпой, сделаться как можно незаметнее, но он как будто не ощущал всеобщего немого негодования и насмешливо бросил вызов судьбе.
– Штуцер по ветру держишь, падла! Нового хозяина себе высмотрел! – Он презрительно посмотрел на верзилу. – Ну что же вы стоите, давайте, режьте меня! Только я просто так не дамся!
Он вырвал из-за пояса нож, и круг стал еще шире. «В мужестве Рубленому не откажешь», – подумал Мулла, оставаясь, впрочем, невозмутимым: за последнюю неделю ему приходилось наблюдать зрелища и посильнее.
– Длинный, как твое погоняло? – спокойным голосом обратился Мулла к верзиле.
– Прихват.
– Вот что. Прихват, росточком Бог тебя не обидел. Видно, и шутильнику тебя будет подлиннее, чем у некоторых. Сделай из своего барина бабу, тогда, может быть, и прощение заслужишь.
– Мулла, да ты только слово скажи! – радостно гаркнул верзила, развернув крутые плечи, так что стоявшие рядом невольно потеснились.
Рубленый был один. Его обреченность чувствовалась особенно остро именно в эту минуту, когда он стоял, сжимая нож, один против всех.
Он развернулся к Прихвату – пять минут назад тот был его шестеркой и готов был исполнить любой приказ, а сейчас…
– Ну давай, доставай! – подбодрил Лупатый верзилу.
Некоторое время Рубленый и Прихват в упор разглядывали друг друга – точно так же поступают бойцовые собаки, прежде чем вцепиться друг другу в глотки. Неожиданно Рубленый поперхнулся и попятился назад, из его руки выпал нож, и он обеими руками ухватился за горло. Наброшенный сзади на шею жгут стягивал ему горло все крепче. Дыхание у Рубленого перехватило и он, открыв рот, беспомощно шевелил губами.