Оборотень
Шрифт:
Кощей равнодушно хлебал баланду. Весь его вид говорил о том, что ему приходилось питаться и получше, но глаза его зорко следили за тем, как ведут себя в своем углу «красные». О том, что он поселится в одной «квартире» с ссученными, Кощей знал задолго до этапа и сразу понял, что от этого соседства нужно ждать неприятностей, а потому велел «автоматчикам» извлечь из тайников ножи и подправить заточки.
Кощей делал вид, что его интересует только баланда, но он уже почувствовал, что суки чем-то озабочены. Едва ступив на паром, под завязку набитый «красной» нечистью, бывший фронтовик готов был любые неприятности встретить аршинной заточкой.
Рябой поднялся и, увлекая за собой с десяток сук, пошел в сторону «автоматчиков». Кощей продолжал беспечно дохлебывать остатки баланды. Рябой со своей кодлой остановился немного поодаль, как будто опасался попасть в некое магнитное поле, способное вихревыми потоками втянуть его на враждебную территорию.
– Кощей, мы тут с ворами малость покумекали и решили, что ты жирно живешь со своими братками. Если хлебаешь баланду, то тебе достается со дна одна гуща, если одеваешься, то напяливаешь на себя все самое фартовое. Несправедливо это, братан! Мы от голода пухнем, в рванье ходим, а ты жируешь!
Кощей молчал, но весь его вид красноречиво говорил: «Когда я ем, я глух и нем». Потом он аккуратно наклонил миску и слил в ложку несколько вязких капель. Это было обычное тюремное пойло – недосоленный перловый супец, но «автоматчик» поедал его с таким аппетитом, как будто разговлялся после долгого поста.
Кощей не смотрел по сторонам. Он знал, что справа от него с аппетитом поедает хозяйское угощение его «семья», а слева – честолюбивые «пехотинцы», рассчитывающие в скором будущем поменять масть. Это была его главная опора, способная драться, колоть, резать.
– Что же ты предлагаешь? – наконец отложил в сторону ложку Кощей.
– Помочь ближнему, – просто ответил Рябой и осклабился. Кожа на его лице, побитом когда-то фурункулами, теперь напоминала изжеванную бумагу. – Твои братки должны отдать нам тулупы, которые они надыбали перед самым отъездом, и поделиться заначенной жратвой.
Кощей в упор недобро посмотрел на Рябого.
– Если будешь так рассуждать, долго не проживешь, – печально вздохнул Кощей. Не нужно было обладать тонким музыкальным слухом, чтобы услышать угрозу в его голосе. – В рот тебе… – с усмешкой добавил Кощей оскорбительную брань.
Рябой сделал еще шаг вперед и мгновенно притянул к себе взгляды всех «автоматчиков».
Кощей протянул миску сидевшему рядом и хмуро обронил:
– Подержи!
Он поднимался неохотно, с видом человека, которому в следующую минуту предстоит браться за нелегкую работу. Что ж, даже здесь, в трюме парома, существуют границы, нарушать которые никому не позволено, пусть даже это будет такая записная сука, как Рябой. У «автоматчиков» в воровской стране были своя территория, свой суверенитет, и пограничные межи они берегли свято.
Удар был сильный. Он пришелся в левую скулу Рябого и опрокинул его на стоявших рядом подпаханников – так, что только пятки сверкнули.
Словно по команде, со всех сторон поднялись заключенные.
– Режь блядей! – заорал Кощей и первым бросился в самую гущу ссученных. Он возвышался над толпой, как каланча над убогими деревянными хибарами. Его руки работали с силой молота, падающего на наковальню, и всякий раз опрокидывали на пол новую жертву. Нож ему был не нужен – кулаки действовали как снаряд, выпущенный из дальнобойной пушки. И в то же время он выполнял работу ледокола, за которым шел караван – «пехота» и подпаханники, вооруженные ножами и заточками.
Ссученных воров было больше раза в два, их поддерживали молодость, сытый грев, добрая хозяйская пайка и покровительство администрации; «автоматчиков» выручали бесстрашие и боевой опыт.
Трюм наполнился криками, свирепой бранью. «Автоматчики», презрев численное преимущество противника, рассекли толпу ссученных и зажали их по углам. Наследники славного генералиссимуса Суворова, они помнили незабываемую заповедь – «не числом, а умением!» – и сошлись врукопашную, чтобы доказать силу русского солдата.
Многие ссученные падали на пол, даже не успев достать заточки, те же, кто оказывал сопротивление, умирали первыми. Большинство отступило, но лишь для того, чтобы в следующую минуту с силой девятого вала обрушиться на «автоматчиков».
– Назад! – остановил дерущихся пронзительный крик.
Это успел очухаться от глубокого нокаута Рябой. Мгновенно он осознал, что еще одна такая схватка и его кодла уполовинится, а ведь до конечного пункта не пройдено и сотни километров. Если так пойдет дальше, то на встречу с Муллой он явится только в сопровождении пары подпаханников – несложно представить, какой это будет диалог…
– Назад! Кому сказал! – орал Рябой.
Суки, повинуясь командному окрику, застыли, а потом неохотно попятились. На полу, в лужах крови, лежало около десятка убитых. «Автоматчики» тоже не двигались – их было слишком мало, чтобы закрепить обеду.
– Если надумаете еще раз вякнуть что-нибудь подобное, перережем всех как баранов, – строго предупредил Кощей. Он был готов к большой рубке.
Рябой науку запомнил крепко и старался «автоматчиков» не задевать.
Те тоже не доверяли ссученным и на ночь выставляли караул, который нес вахту так же исправно, как если бы в ста метрах от трюма проходила линия фронта.
По тюремному телеграфу была пущена информация о том, что «сахалинский» десант на пароме понес значительные потери, но все-таки спешит на континент, чтобы установить сучью власть по всему Приморью. В малявах воры призывали зеков не пасовать и требовали устроить сукам кровавую баню.
Перегруженный паром пересекал Татарский пролив, направляясь к порту Ванино, где ссученным уже готовилась надлежащая встреча.
Ванинская пересылка славилась на всю страну и занимала огромную территорию. За год через нее проходили десятки тысяч зеков. Это был самый краешек земли, «Гнилое место», как без затей называли ее сами заключенные.