Оборотень
Шрифт:
— Поймите, товарищи, — увещевал он нас, — в такую погоду просто физически невозможно куда-либо добраться, тем более на неисправном автобусе. Видите, какой снег валит? Ладно бы еще просто валил — так нет, он тут же тает. Если это светопреставление продолжится два дня, то нас всех зальет — ведь здание расположено в низине. А вы мне толкуете об отъезде! Потерпите, прошу вас…
Что-либо возразить на вполне справедливые доводы директора не смог никто. Не удалось это и мне. Люди расходились понурые, разочарованные, но уже без прежнего страха перед друг другом и неизвестностью.
После ужина я слонялся по этажам, не зная, чем себя занять. Сидеть в номере
Да-да, это был именно он, Семен Кондратьевич Щеглов, старший следователь Московского уголовного розыска, с кем впервые я столкнулся около полугода назад при расследовании таинственной смерти профессора Красницкого. Это был именно тот человек, который внушал мне чувство искреннего восхищения, трепетного преклонения и глубокого уважения. Это был гений в обличии простого смертного.
Он вылетел от директора, больно толкнул меня плечом, буркнул на ходу «Простите!», мельком взглянул мне в лицо и… не узнал. Я хотел было окликнуть его, когда услышал сзади голос директора.
— Чудак человек, — произнес тот, задумчиво глядя вслед уносившемуся Щеглову. — Все отсюда рвутся, а он, наоборот, сюда прикатил. Тоже мне — лыжный инструктор! Да какие ж теперь лыжи!.. — Директор махнул рукой и скрылся за дверью. А я бросился за Щегловым, смутно подозревая, что он назвался лыжным инструктором неспроста.
Щеглова нигде не было. Он словно сквозь землю провалился. Я ворвался в холл третьего этажа, надеясь перехватить его там, но оба крыла коридора были пустынны: почти все население дома отдыха застыло у телевизора, пытаясь восполнить вчерашний пробел в телесериале «Вход в лабиринт» с помощью интуиции, логики и опыта. Мне ничего не оставалось делать, как вернуться в свой номер. Но едва я распахнул дверь, как Щеглов, приложив палец к губам, втянул меня внутрь и захлопнул ее за моей спиной. Его суровое лицо тут же расплылось в улыбке, а железная пятерня тряхнула мою руку с такой силой, с какой, по-моему, обычно вправляют вывихнутый сустав.
— Говори, пожалуйста, в полголоса, — предостерег он меня и только потом приступил к расспросам: — Ну как ты тут, дружище Максим? Сто лет тебя не видал. Все дела, дела, сам знаешь. А ты тут, я вижу, в самой гуще событий оказался. Не страшно?
— Страшно? — удивился я. — Так чего ж бояться, когда все уже позади?
— Позади? — Голос его зазвенел. — Что позади? Я что-то ничего не пойму.
— Ведь Хомяков задержан и дело, насколько я понимаю, подходит к концу.
— Хомяков? — Он пристально посмотрел мне в глаза, пытаясь, видно, заглянуть внутрь моей черепной коробки. — Так-так, интересно… Вот что, Максим, садись-ка вот сюда и расскажи мне все толком, с самыми мельчайшими подробностями, распиши буквально по минутам все три дня своего пребывания здесь, а если есть у тебя какие-либо соображения на этот счет, то я с удовольствием выслушаю и их — ты же знаешь, что твое мнение мне небезразлично.
Последние слова прозвучали для меня райской музыкой. Я был уверен, что в устах такого человека, как Щеглов,
— Неплохо, неплохо, — пробормотал он, когда я закончил.
Он несколько раз прошелся по комнате, в раздумье теребя гладко выбритый подбородок, прикурил новую папиросу от прежней, уже догоревшей, и наконец сказал:
— Я внимательно выслушал тебя, Максим, теперь послушай меня ты. Все, что ты мне сейчас рассказал, несомненно представляет определенный интерес и в основном соответствует тем фактам, которые уже известны следствию. Но в одном ты ошибся: убийца не Хомяков. Более того, преступник до сих пор на свободе и, вероятно, находится здесь, в доме отдыха. В самый короткий срок он должен быть найден и обезврежен, иначе от него можно ожидать всего, что угодно. К сожалению, нам неизвестны мотивы, толкнувшие его на убийство, и эта неизвестность во многом определяет сложность поставленной задачи. Следственная группа провела здесь целый день, но результатов не добилась. Следователь Васильев, которому было поручено это дело, смог лишь опросить обитателей дома отдыха — правда, сделал он это на совесть. Результаты опроса как раз и натолкнули его на мысль, что преступник — ты. Ознакомившись с материалами дела, я категорически отверг это обвинение, взяв на себя ответственность за твою честность и заявив, что достаточно хорошо тебя знаю — причем, лично, чтобы даже допустить мысль о твоей причастности к убийству.
— Благодарю вас, Семен Кондратьевич, но согласитесь, в таком деле, как это, полагаться на чувства и личные симпатии — непозволительная роскошь.
— Да, да, знаю. Знаю, что единственное наше оружие — это факты, неопровержимые, веские, уличающие, убедительные факты. Но именно этих фактов и не хватало молодому следователю Васильеву, чтобы окончательно уличить тебя, версия его была построена лишь на собственных, ничем не подкрепленных домыслах, а также на желании в рекордные сроки и с блеском распутать этот клубок и тем самым отличиться перед начальством. Молод еще, горяч, самонадеян…
— А Хомяков? — вдруг вспомнил я. — Как же так получилось, что под подозрением оказался я, а арестовали его? Что это — ошибка, недоразумение или тонкий расчет?
— Хомяков, говоришь? — Щеглов сделал неопределенный жест плечами и как-то странно посмотрел на меня. — Вот что, Максим, давай сразу же договоримся: Хомякова пока касаться не будем. Тут дело темное, мне самому здесь еще не все ясно, поэтому оставим эту тему на потом. Одно лишь скажу тебе со всей ответственностью: убийца не он. А вот кто, это мне и предстоит выяснить, за этим-то я и послан сюда, и я очень надеюсь, Максим, на твою помощь.
— Я к вашим услугам, Семен Кондратьевич! — воскликнул я с воодушевлением.
Он кивнул.
— Другого ответа я и не ожидал услышать, мой друг, но твое участие в этом деле возможно лишь при соблюдении двух условий. Во-первых, — он окинул меня строгим взглядом, — никакой самодеятельности. Слышишь? Все свои действия ты должен согласовывать со мной — это приказ. Во-вторых, ни одна живая душа не должна знать, кто я и зачем я здесь. Для всех я — инструктор по лыжному спорту, именно так я и представился местному директору. Боюсь, игра в открытую может спугнуть преступника.