Оборотень
Шрифт:
«Что же получается, — думал Рыбаков, усталой походкой возвращаясь к машине. — Я выслеживаю Кныха, а он — меня?»
О том, чтобы покинуть поле боя и переждать, теперь не могло быть и речи: засветился на посту ГАИ, представился хозяевам дома, наследил повсюду, как слон. Настало время играть в открытую.
Старший лейтенант Рыбаков дошел до машины и вызвал по рации опергруппу.
На грязном мотоцикле к пруду подъехали двое местных «Анискиных». Оставив их возле трупа, Рыбаков ринулся по следу на заброшенной дороге с юга от пруда. Увы, след исчез где-то
Группа приехала через два часа. За это время Рыбаков успел опросить еще десяток жителей поселка, смотаться на ближний пост ГАИ со стороны Красногорска, и бдительный сержант доложил, что да, действительно, черный «БМВ» проследовал в сторону Москвы в районе шести утра, когда трасса была почти пустой, но повода останавливать и проверять его не было.
«Кных!» — утвердился опер в своей догадке: по последним сведениям, лежбище главаря было обустроено где-то поблизости.
Был это, конечно, не сам Кных, а его подельники. Марка машины и ее след, равно как и кожанка на одном из находившихся в салоне «БМВ», да и само направление (завтра главарь мог передислоцироваться) ничего не давали. Рыбаков покружил, забрызгал машину грязью по самую крышу, выпростал бензобак и сник. Перед ним была стена, какой уж тут энтузиазм.
Когда старлей вернулся к пруду, там уже набежал народ. Ядовито зеленела «труповозка» в кустах, замер канареечный «УАЗ» Красногорского УВД, ковырялись эксперты, цокал языком врач.
Все это было Рыбакову привычно и даже скучно. Из оцепенения его вывела фигура следователя Акинфиева, сновавшего между криминалистами и местными зеваками с неизменным потертым портфелем. Водрузив на нос очки, он что-то черкал в казенном блокноте, изредка задерживался то возле патологоанатома, то возле фотографа, задавал вопросы и морщил лоб, что должно было означать напряженную работу мысли. Причем делалось все это словно в замедленной съемке и могло бы вызвать у Рыбакова улыбку, когда бы он столкнулся с этим чудаком впервые. Но сейчас, после бессонной ночи и фиаско с Кныхом, ничего, кроме раздражения, старый зануда не вызывал.
Акинфиев увидел старлея первым, механически кивнул и вдруг просиял, шагнул навстречу:
— Ба! Знакомые все лица, — воскликнул он. — Как говорится, гора с горой… а Магомет с Магометом! Так, кажется?
— Не пойму, Александр Григорьевич, кто из нас гора, а кто Магомет, — проворчал Рыбаков, отвечая на рукопожатие.
Они отошли к «Волге», на которой приехал старик, помолчали.
Акинфиев шумно втянул носом сырой холодный воздух, поежился.
— Но то, что вы обнаружили здесь сие бездыханное тело, надо думать, закономерно? — спросил он и пристально посмотрел на опера. — Сократите путь к истине, Константин Евгеньевич.
Рыбаков бросил снисходительный взгляд на своего коллегу, вздохнул и выпалил на одном дыхании:
— Большаков Афанасий Тихонович уроженец Мценска четырежды судимый по сто сорок шесть разбой и семьдесять семь бандитизм сорок девятого года русский кличка Опанас без определенного места жительства разведен. Еще вопросы есть?
— Ого! — искренне восхитился Акинфиев. — Старый,
— Не очень. Год назад во время одной из своих первых операций, я его упустил. Грешен, ничего не мог тогда толком организовать.
— Пытались исправить ошибку?
— Не угадали. Попал Опанас в переплет, сам мне позвонил.
— Вот как?
— По-вашему, я поехал бы на захват в гордом одиночестве?
— Резонно.
— Позвонил, прочил встречи. В обмен на координаты взял слово, что приеду один.
— Какое доверие!
Тон Акинфиева Рыбакову не понравился. Раньше старлей никогда не замечал за следователем подозрительности, скорее напротив, старик словно выискивал оправдания поступкам подопечных. Тем не менее, хоть Источника и не было уже в живых, раскрывать оперативную связь старлей не собирался.
— Не догадываетесь, зачем… — начал Акинфиев.
— Не догадываюсь, — довольно невежливо перебил его Рыбаков и пошел вслед за носилками.
У «труповозки» он откинул уголок грязно-белой простыни, посмотрел на застывшее, без тени привычного беспокойства лицо Опанаса, словно хотел лишний раз убедиться, что последняя дорожка в банду Кныха привела в тупик.
Александр Григорьевич был человеком гордым, но нрава не строптивого и привык усмирять самолюбие ради дела. Он снова поравнялся с оперативником, проводил глазами скорбный «УАЗ».
— Удалось что-нибудь узнать, Константин Евгеньевич? — спросил следователь и близоруко прищурился.
Рыбаков тоже не стал лезть в бутылку, ибо повода к тому не было никакого.
— С октября месяца Большаков снимал комнату на Зеленой, двенадцать. Хозяева показали, что в четыре часа утра ему позвонил неизвестный, в шесть Большаков взял хозяйские удочки и отправился на пруд. Приблизительно в это же время со стороны Красногорска мимо поста ГАИ проследовала автомашина «БМВ». Около семи скотник Квасов видел, как она возвращалась по проселку, на котором остался отпечаток протектора. Пока это все. Негусто, конечно. Хотя лично у меня есть подозрение, что на Лубянке о нем знают больше.
— И на чем основаны ваши подозрения?
— Утром был налет на супермаркет на Красной Пресне.
— Я слышал, — кивнул Акинфиев.
— Думаю, что Большакову было об этом известно. Но это так, предположение, не более. Налет-то ведь какой! Среди бела дня в центре города. На такое сегодня не многие пойдут. Из тех, что гуляют на свободе, разве Слава Кных. А Опанас с ним знаком, раньше вместе куролесили. Что-то они не поделили, видать.
—Что?
Рыбаков лишь усмехнулся в ответ.
По факту смерти Большакова Акинфиев возбудил уголовное дело, и милицейский следователь Киреев отбыл с поручением вытряхнуть из картотеки МВД все, что там есть на Опанаса и Кныхарева — вместе и порознь.
— Может быть, удастся найти то, чего они там не поделили, — понадеялся вслух Акинфиев. — Вы, Константин Евгеньевич, конечно, считаете, что не стоит воду в ступе толочь?
— Пусть все они друг друга перережут, работы меньше! — в сердцах буркнул Рыбаков.
— Так я тебе и поверил, — проговорил Акинфиев, как в старинной пьесе, «в сторону». — Коли так, то какого черта ты ни свет ни заря поперся на встречу с этим бандитом!