Оборотни
Шрифт:
Приблизившись, она вздернула подбородок. Затем подалась вперед — они были почти одного роста — и провела губами по его щеке. Он замер, не смея двинуться, не в состоянии вырваться, понимая, что их взаимозависимость становится необратимой, желательной и опасной одновременно.
— Сегодня, сейчас, ушлый парень, — прошептала она. — Пришло время быть рядом, вместе.
Она обняла его, дотронулась руками до затылка и взбила его волосы. Потом стала его целовать, облизывая губы, прижимаясь к нему всем телом, заглядывая в глаза, которые смотрели на нее. Она знала, что он хочет ее, и это ее особенно возбуждало.
Непостижимость,
Он положил ей руки на талию и, отодвигая ее, не мог отпустить.
— Что-то не так? — спросила она.
— Я не привык к этому.
— Что вы хотите сказать?
— Я привык трахаться. А такого со мной не было. Это нечто большее.
— О-о-о, крутой парень. Пусть все будет само собой. Никаких стараний. Вы увидите. — Она взяла его руку и потянула к кровати. Теперь лучше снять свитер. Он помог ей раздеть себя, безмолвно подняв руки. Она улыбнулась. — Будет проще, если мы сами разденемся.
Щелкнул выключатель.
— Зачем? — спросил он.
— Так лучше. Слишком яркий, — солгала она, не смея сказать ему, что она стыдилась своего сорокалетнего тела, что его рот заставил ее почувствовать свой возраст. Груди ее несколько опали, перегруженные лишней полнотой, живот, наверное, стал дряблым, как у ее знакомых женщин.
Он не настаивал, уловив истинную причину, только усмехнулся в темноте. Со временем она научится верить ему. Они скользнули под одеяло одновременно, потянулись друг к другу, а глаза застыли от удивления и радости. Они почти не двигались, только прижимались теснее, испытывая волнение от нарастающего тепла. Ему нравилась ее кожа, ощущение гладкости, которое она вызывала. Он не знал такой кожи, бархатистой, теплой и скользкой, в которой так легко раствориться.
Она не заметила, как ушло чувство страха за свои жировые складки, за то, что он пальцами нащупает морщинки ее кожи. Чувство страха за себя сменилось радостью за него. Никогда раньше она не встречала такой упругости мужского тела. Здесь не было узлов и мускулов, как у Гейри, ватной мягкости, как у Питера. Это было крепко сбитое единство, приятное в своей твердости. Постепенно, знакомясь с его телом, она обнаружила шрамы от ножевой раны в плечо, куда ему нанесли удар в одном из баров Белфаста, и от пулевого ранения выше правой коленки — напоминание о пребывании в пограничном патруле, когда один из его же людей поддался панике и открыл по нему огонь. Но это все потом. Теперь она чувствовала его крепость целиком и благодарно отвечала поцелуями на нежную трепетность его сильного тела.
На мгновение они оторвались друг от друга, потом она перевернулась на спину, изогнулась, чтобы принять его, подняв вверх ноги и опустив их ему на плечи.
Прошло минуты две до того, как он твердо вторгся в нее, ощутил легкую боль от непривычного пребывания там, а потом прилив теплоты, любви и наслаждения. Она вновь приподнялась, потянулась к его лицу. Он почувствовал ее слезы, хотя в глазах угадывалось состояние радостного возбуждения.
Она застонала первая, потом, к собственному удивлению, он услышал нечто утробно-музыкальное, исходившее из него. Их любовь выливалась в звуки. И вдруг она забыла о темноте, о своих возрастных проблемах, ей шел двадцать первый год. И, сжимая друг друга настолько тесно, что им стало трудно дышать, они сливались в одно существо.
— Я вижу звезды, — прошептала она ему на ухо, еще крепче обнимая его и покрывая поцелуями его глаза, лоб, шею. — Я вижу вспышки света. Боже, я люблю вас.
Это было потрясение. Никто раньше не говорил ему подобного. Он никогда никому не предоставлял такой возможности.
— Я люблю вас. — Странные, ничего не значащие слова. Внезапно он понял, что и эти слова могут обладать каким-то реальным смыслом.
Они нашли положение, когда, легко перемещаясь телами, они стали воспринимать взаимность его твердости и ее мягкости как блаженную игру. Хотелось, чтобы так продолжалось долго, до бесконечности. И, чувствуя близость извержения, боясь закончить раньше ее, он отодвинулся и увидел вспышку сожаления в ее глазах.
— Все хорошо, — сказал он, поцелуем стирая слюну с ее губ и уходя головой далеко вниз, в пространство между ее ногами.
Ему хотелось попробовать ее там, вкусить сладость ее влаги. Она отвернулась, чтобы не смущать его, не сковывать его желаний. Он же медленно ввел в нее свой язык, ладонями поглаживая изгиб ее спины и приятную округлость ягодиц. Ни с одной женщиной он еще это не делал, бессознательно опасаясь какой-то унизительной некрасивости. Но с ней это оказалось замечательно и естественно. Тело ее укреплялось новой силой нежности и желания принадлежать ему. А его возбуждение питалось вкусом ее влаги, растворявшейся на его языке. Он нащупал маленькую, твердо торчащую пуговку, которая концентрировала энергию ее секса, нажал на нее языком, почувствовав ответную и настоятельную реакцию.
Теперь между ними уже не было никакой неловкости, только полная растворенность друг в друге, та экзальтация чувств, которая придает физической близости состояние запредельного полета.
Он ощутил, как она приподнялась к нему, когда они начали заключительную фазу своего путешествия. Никакой боли, никакой спешки, ощущение выхода секса в какую-то иную плоскость бытия.
Снова оказавшись на грани завершения, он замер, как бы спрашивая ее разрешения. Она сказала:
— Оставайтесь.
Он прекратил движение, замер, не дыша, еще теснее вжимаясь в нее.
— Оставайтесь, — почти простонала она. — Не уходите, прошу вас.
Она прижалась к нему так, как будто хотела выжать дыхание из его тела.
— Еще, пожалуйста, оставайтесь. — Это слово захватывало его. — Оставайтесь.
— Я люблю вас, Билли, — сказал он, пожалев об этом, поскольку не хотел нарушать ее собственных усилий, но желая произнести только ее имя.
— Я люблю вас, Эдем, — ответила она.
И тогда он услышал небольшой трепетный вздох, у обоих перехватило дыхание, и вздох вскоре перешел в более громкое возбуждение ее голоса, в ее звуки любви. Все то, что он собирался передать ей умом и телом, теперь изливалось из него в нее. Интенсивность чувств превышала все то, что он испытывал раньше. Он лежал без движений, не желая нарушать момент наслаждения, ни о чем не думая. В прежней его жизни эротика вызывала временное облегчение, спад душевного напряжения. Но это забывалось так же быстро, как начиналось. То, что произошло сейчас, напоминало возвращение домой. Только Билли сделала для него такое.