Оборотни
Шрифт:
— Когда мы придем к власти, дорогой мой Шиллер, — сказал в заключение того разговора Фрик, — мы возвратим земельные владения тем, кто поддерживал нас. Это самое меньшее, что мы можем сделать. — И даже по телефону он ощутил, как Шиллер затрепетал от восторга.
Итак, новый лидер продолжал осмотр зала. Взгляд его задержался на Клаусе Бюле, владельце франкфуртской «Дейли ньюс» и телевизионной станции. На эту сферу следует оказать большое давление, здесь недостаточно влияние национал-социалистов.
Надо раскачать Бюле, сделать его газету рупором национальных идей. Другие газеты последуют его примеру, средства массовой информации хорошо известны своим стадным характером.
— Но, — продолжал Фрик, — если нам предстоит занять принадлежащее нам по праву место в истории, мы должны выйти из подполья. — Он сделал паузу, ощутив общее напряжение. Они давно привыкли скрывать свои чувства, таить свои желания. Они не протестовали, когда на званых обедах, по телевидению или в газетах проклинали Гитлера и «третий рейх». Ненависть к нацизму превратилась в крупный бизнес. И они держали язык за зубами, никогда не высказывали открыто своих убеждений.
А теперь их призывают выйти с открытым забралом.
Он чувствовал их волнение; они как бы находились в тоннеле, и грохот приближавшегося экспресса уже сотрясал рельсы.
— Нам нечего стыдиться, — сказал он спокойно, преодолевая логикой состояние чистой эмоции. — Не можем же мы всегда извиняться за прошлое. Германия двинулась вперед. Мы должны чувствовать время, чтобы не оказаться людьми вчерашнего дня.
Он встал, сознавая, что все наблюдают за ним. Они были перепуганы, даже Шиллер застыл на своем месте, словно аршин проглотил. Что же, черт возьми, они ожидали после всех этих лет?
— Легко стать запуганными, — продолжал Фрик, медленно обходя стол и сопровождаемый взорами присутствующих. — Вот и я, увы, тоже запуган. Но мы не должны допустить, чтобы вбитый в нас страх исказил наши цели, помешал нашему долгу. В нашей стране были большие силы тьмы, чем «третий рейх». Американцы, британцы. Даже эти пуделеобразные французы. Они диктовали нам свой образ жизни и с помощью оккупации кое в чем преуспели. Они говорили нам приятные вещи, зная, что военной силой смогут подавить наше собственное мнение. Наконец, русские, которые творили свои темные дела за Стеной. Они насиловали нашу страну, лишали нас чести, плевали на нас за якобы преступления, совершенные пятьдесят лет тому назад. И как бы ужасны ни были их преступления против нас, они всегда оправдывали их, говоря, будто наши были еще хуже. Мы превратились в две страны. И только воля народа заставила их убраться и снести Стену. Я не забуду ту великую ночь. Вместе с другими я разбирал ее голыми руками, по кусочкам, эту чудовищную Стену. Люди заработали свою свободу, но не знают, как ею пользоваться. Нет стада без пастуха, говорил Ницше. Сейчас немцы уязвимы для коммунистов, для фашистов и даже для ненавистных сионистов. Вы же видели беспорядки в Берлине, разрушение синагог, даже взрыв бомбы, при котором был убит Гроб Митцер. Его смерть с определенностью должна показать вам, что мы не можем дальше оставаться в подполье. Для нас наступило время занять принадлежащее нам по праву место. Время, чтобы мы стали пастухами. У нас для этого есть средства. У нас даже есть собственная тайная полиция. Люди из Штази, тайной полиции Хонеккера, стали для нас хорошими штурмовиками. Целая армия людей, которым некуда деваться.
Он еще раз спокойно и внимательно обвел взглядом всех присутствующих. Его слова начинали производить требуемый эффект. Многие уже кивали в знак согласия. Чего ждать? Сколько времени можно еще ждать?
— А знаете ли вы, сколько было служащих в Штази? — внезапно спросил он. — Знаете?
— Больше двадцати тысяч, мой фюрер, — сказал Бюле, спеша воспользоваться возможностью выдвинуться вперед.
— Больше этого, дорогой мой Клаус. Таков был состав постоянных служащих. Но у них еще было девяносто тысяч частично занятых. Сотрудников резерва, различных информаторов и так далее. Только представьте себе! Мы можем выбирать из армии более чем в сто тысяч обученных солдат. Это больше, чем вся английская армия. Не все они пойдут с нами. Но если только один из четырех последует за нами, под нашей командой окажется тридцать тысяч обученных людей.
— Уникальное положение, — заметил Бюле.
— Действительно, уникальное. Обладать такими возможностями, когда Германию рвут на части. То же самое, должно быть, имело место и в ранний период существования рейха. — Фрик апеллировал к их жажде власти. — Представьте себе тот день, когда Он пришел к власти. — Все знали, кто такой «он». — Представьте. После всей неразберихи, после многих лет позора оказаться в положении абсолютной власти, когда будущее Германии в надежных руках. Разве вы не можете увидеть Его? Стоящим там, в Берлине, принимающим присягу в качестве канцлера в 1933 году. Какое знаменательное время, какой исторический момент! В окружении своих соратников, членов нового правительства. Поверьте, это же может произойти снова. — Он дарил им свою мечту. — Поверьте. Поверьте. Все это может стать нашим. Но это не запрыгнет нам в глотки. Это премия, которой мы должны добиться. А чтобы добиться этого, нам нужно себя показать. Иначе все то, во что мы верили, за что все мы и наши предшественники страдали, будет потеряно. Такая ситуация долго не повторится.
Он вернулся на свое место во главе стола.
— Воссоединение… не должно быть потеряно. — Это произнес самый новый член Совета, Шиллер. Остальные в удивлении подняли взоры. Они не ожидали, что новичок так скоро заговорит. — Гроб Митцер, наш друг, мой ближайший друг, отдал свою жизнь за такую возможность. То же произошло со множеством других, тысяч и тысяч, которые ждали. А многие уже умерли. В Южной Америке, в Африке и в других отвратительных местах, в потаенных частях мира. И они из мест своего изгнания посылали нам средства, чтобы поддержать наше движение. Наш фюрер прав. Отсрочка означала бы конец. Как большинству из вас, мне грозит потерять очень многое, если все сорвется. Я не хочу, чтобы меня обзывали носорогом из-за того, что я национал-социалист, чтобы они дискредитировали меня в своих средствах массовой информации. Премия стоит риска.
— Хорошо сказано, — зааплодировал Фрик. — Браво. Хорошо сказано. Все мы — уважаемые люди. Все мы имеем влиятельное положение. Но анархия нарастает, и от нас будут ждать, чтобы мы использовали это влияние. Клаус Бюле с помощью своей газеты и телестанции может заронить нужные для нас семена. Он может защищать нас, может отделить нас от прошлого, от концентрационных лагерей и проигранных войн. Он может сравнить Германию с тем, какой она была в тридцатые годы. Национал-социалисты вывели тогда страну из депрессии, национал-социалисты могут сделать это и теперь. Мы не поджигатели войны, мы — освободители. Боремся за ценности нашего наследия. Средства массовой информации должны раскрыть положительный потенциал нашего движения. — Фрик уже знал о существовании очерка, который должен был опорочить Митцера. Следовало предотвратить его публикацию. Бюле должен занять твердую позицию. — Только нас они должны представлять как реальную альтернативу анархистам и коммунистам. Ваши имена в руководстве партии много значат. Вас нельзя назвать поджигателями войны или убийцами.
— Это на тот случай, если беспорядки и взрывы будут продолжаться, — сказал Свинглер, один из старейших членов Совета. — Однако полиция заявляет, что контролирует положение.
— Они всегда так говорят, — ответил Фрик. — У них нет никакого представления о том, что происходит. — Он, разумеется, умалчивал, что прямо занимался организацией многих террористических актов и что собирался обеспечить их продолжение. — Такие вещи длятся дольше, чем думают люди.
— Но если и так, — настаивал Свинглер, — ведь за нами стоят «Призраки Луцы». Именно их деньги многое определили. Когда они вернутся, в средствах массовой информации начнут перебирать их прошлое, поднимется крик о военных преступлениях. Стоит связаться с ними, и на нас начнутся нападки, как на нацистов.
— Пусть остаются там, где находятся. Пока мы не придем к власти.
— Но они хотят вернуться сейчас.
— Придется подождать.
— Они ждут этого так долго! Сидя в своих лесах и болотах, запрятавшись от всего мира.