Оборванные нити. Том 2
Шрифт:
Санитар сделал секционный разрез, вскрыл черепную коробку и отошел в ожидании указаний. Сергей, как обычно, постоял несколько минут возле стола, ничего не делая, пристально глядя на приготовленное для исследования тело и мысленно разговаривая с умершим: «Ну что, Миша, расскажешь мне, что с тобой случилось? Отчего ты так кричал? Почему тебе было так больно? Чем ты болел таким таинственным, чего не заметили лечившие тебя доктора? Или ты ничем не болел, а просто что-то случилось? Тебя избили? Ранили? Отравили? Ты сам что-то проглотил? Если кто-то, кроме самой природы, виноват в твоей смерти, помоги мне найти истину, чтобы наказать виновного. Миша, не молчи, открой мне тайну твоей смерти».
Присутствующие
При вскрытии трупа Миши Демина никаких телесных повреждений, кроме следов от внутривенных инъекций в локтевых ямках, обнаружено не было. В плевральной полости слева — более 1725 мл жидкой темно-алой крови с мелкими рыхлыми свертками и один сплошной массивный темно-алый сверток. Налицо признаки профузного артериального кровотечения. На задней стенке грудной полости пристеночная плевра была отслоена от ребер, образуя нечто вроде «кармана» с мелкими рыхлыми темно-алыми свертками, у нижнего края «кармана»!» разрыв пристеночной плевры длиной до 16 см. Оба легких уменьшены в размерах, спавшиеся, смещены вправо большим количеством крови в левой плевральной полости. Обширное кровоизлияние в жировую клетчатку заднего средостения и очаговые кровоизлияния в жировую клетчатку переднего средостения. В полости сердечной сорочки — небольшое количество жидкой крови без свертков. По ходу аорты сплошное, неравномерной плотности темно-красное кровоизлияние. Сама аорта находится в своеобразном «ложе» из рыхлой серожелтой ткани, которое, как выяснилось, было наружной оболочкой, или адвентицией, аорты. На отдельных участках имело место расслоение стенки аорты по средней оболочке на протяжении примерно 20 см. На 7 см ниже устья левой подключичной артерии имелся практически полный поперечный разрыв стенки аорты.
Механизм наступления смерти понятен. Причина — нет. Миша Демин хранил свои секреты.
— Ну что, Сергей Михайлович? Что это — синдром Марфана? — спросил заведующий подстанцией СМП, когда Сергей дал указание санитару шить.
Он оказался самым «крепким» из всех присутствующих и единственным, кто не отвел глаза, когда Саблин выделял органокомплекс. Остальные этого зрелища не вынесли.
— Да что вы, — живо откликнулась Нестерова, заведующая детской поликлиникой, — какой же он «марфанист»? Там хабитус такой, который ни с чем не спутаешь — астеник, очень длинный и худой, пальцы паучьи! А здесь парень нормального телосложения, даже немного полноват, рыхлый. Не понимаю, что могло послужить причиной разрыва аорты. Вы такое раньше встречали? — обратилась она к Саблину.
Сергей отрицательно покачал головой, не сводя глаз с санитара, накладывавшего на труп секционные швы.
— У детей — никогда. У взрослых — приходилось видеть, но в основном у пожилых. Людей с синдромом Марфана я в своей практике не встречал, но готов с вами согласиться: у мальчика этого синдрома нет, потому что хабитус отнюдь не тот.
— Ну а все-таки, — настаивала Нестерова. — У вас есть хоть какие-нибудь соображения?
Сергей понимал, что ей необходимо услышать от него какие-то слова, которые ее успокоят: дескать, ничего врачи вверенной вам поликлиники не упустили, и никакие кары небесные вам не грозят.
— Пока нет, — ответил он задумчиво. — Травмы нет. Грубой аномалии развития, видимой невооруженным глазом, тоже нет. Макроскопически я ничего не нашел, значит, будем искать на микроуровне. Если наступили такие катастрофические последствия, то у них должна же быть какая-то причина, а если есть причина, то она обязательно отражена в каких-нибудь изменениях. Поищем. Бог даст — найдем.
Он повернулся к участковому педиатру, приятной женщине, примерно его ровеснице, простоявшей во время вскрытия молча и с напряженным лицом.
— Вы амбулаторную карту мальчика принесли?
Та кивнула, по-прежнему не говоря ни слова.
— Я более или менее в курсе анамнеза, но может быть, вы мне что-то сможете добавить?
Он старался говорить негромко и не напористо, как привык, потому что отчаянно сочувствовал этой женщине. Ничего она не пропустила, не было у Миши Демина никаких патологий или грубых аномалий, которые она могла и должна была бы увидеть. Он это отчетливо понимал, но понимала ли она? Или ей казалось, что вот сейчас случится самое страшное, эксперт произнесет свой вердикт, и ее жизнь окажется сломанной раз и навсегда.
Педиатр облизнула пересохшие губы и начала говорить неуверенным, слегка надтреснутым голосом:
— Ребенок родился недоношенным, 37 недель, с массой тела 2050 г. В трехлетнем возрасте перенес ветряную оспу, при профилактическом осмотре у невропатолога в шестилетнем возрасте ему был выставлен диагноз «вегетососудистая дистония по гипотоническому типу». И при этом мама жаловалась на нарушение осанки, сидит ссутулившись, портфель носит тяжелый, от ранца отказывается.
Она говорила, не глядя в карту, которую держала в руках, и Сергей понял, что весь вчерашний день эта бедолага просидела над записями в карте, пытаясь найти хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь зацепку: либо собственную ошибку, либо недосмотр, либо спасительное оправдание, и все, что написано в амбулаторной карте, уже выучила наизусть. И по-прежнему продолжает считать вегетососудистую дистонию болезнью, хотя давно уже принято определять ее как синдромокомплекс.
— А эхокардиографию ему когда-нибудь делали? — спросил он. — Не выявлялись пороки развития сердца, аорты, другие нарушения?
— Я на этом участке недавно, раньше Мишу вел другой педиатр, она отметила у мальчика шумы в сердце и направила к кардиологу. Шумы подтвердились.
— Сколько ребенку было лет? — быстро спросил Сергей.
— Пять. Провели плановое обследование, и «эхо» делали, и ЭКГ — никаких отклонений не выявили. Ни поражений клапанов, ни аномалий развития сердца. Вот в итоге и выставили «вегетососудистую дистонию».
Голос ее при этих словах зазвучал отчего-то смущенно, и Сергей вдруг понял, что она знает насчет синдромокомплекса, но не может и не хочет критиковать свою предшественницу. Нарушение этики, будь она неладна.
— Ну что ж, — вздохнул Сергей, — следствие мы с вами видели своими глазами, а причина пока не ясна. Будем искать.
Врач-реаниматолог с печальными глазами что-то быстро записывал в блокноте. Сергей краем глаза видел, что тот открыл свой блокнот в самом начале вскрытия и постоянно делал записи. «Вот специалист — так специалист, — одобрительно подумал Саблин, — не зря он мне нравится. Не просто смотрит, как идет вскрытие, а делает пометки, чтобы потом обдумать, проанализировать. Уважаю».
Реаниматолог оторвался от записей и проговорил, не то спрашивая, не то уточняя:
— Значит, мы бы все равно мальчика не спасли? Разрыв аорты, профузное внутреннее кровотечение… Сколько бы мы в него ни вливали, кровопотерю не восполнить.
— Мы свои реанимационные мероприятия провели в полном объеме, — нервно вмешался заведующий подстанцией «Скорой помощи». — Сделали всё, как положено по протоколам лечения. Или вы будете утверждать, что мальчика можно было спасти?
И с вызовом уставился на Сергея. Тот пожал плечами и ответил, глядя при этом только на доктора Ню: он всегда предпочитал иметь дело с человеком, любящим свое дело и болеющим за него, нежели с тем, кто любит только свое кресло и болеет исключительно геморроем.