Обожание
Шрифт:
ЖОЗЕТТА
Все эти догадки и отвлеченные рассуждения не имеют ничего общего с интересующей нас историей, ваша честь! Мы собрались здесь, чтобы выяснить обстоятельства смерти моего сына, а не затем, чтобы ворошить старые деревенские сплетни.
Я требую, чтобы любое упоминание о Вере было вычеркнуто из протокола заседания.
ЭЛЬКЕ
Ничего нельзя вычеркнуть, Жозетта, вам это известно не хуже, чем мне. Вера здесь, и нужно воспринимать это как данность: она — часть этой истории и очень скоро даст крайне важные показания. Видите ли, ваша честь, здесь ведь случилась драма… Но в то время, о котором мы говорим, Космо пребывал в полном неведении. Он узнал обо всем много позже, после смерти Андре…
Итак, вот последний эпизод из жизни Веры, о котором он рассказал мне тем летом: в сорок четыре года она родила мальчика и назвала его Ионой. Скандал! И даже двойной скандал: во-первых, отцом ребенка был цыган, а во-вторых —
Женщины в деревне просто заходились от негодования. Их неприязнь к чужачкепревратилась в ненависть. Мало того что она соблазняла их мужей, теперь она уклонялась от исполнения материнских обязанностей. Вера не могла не сознавать последствий своего выбора: ее сын не пойдет в школу и будет расти в грязи и разврате, как маленький дикарь… Деревенские не верили в Бога и не могли утешаться мыслью, что потом, когда Вера будет гореть в аду, они обретут на небесах награду за десятилетия скудной жизни, которую, сцепив зубы, вели на земле. Нет! Ничего этого не будет — ни награждения унылых подвижниц, ни наказания грешницы Веры! На свете, ваша честь, нет ничего горше горечи безбожников.
Вера продолжала жить, как жила, продавала газеты, разгадывала кроссворды в «Фонтане». Несколько раз в неделю она навещала сына в цыганском таборе на краю деревни… Когда Ионе исполнилось три или четыре года, у него обнаружился талант к игре на скрипке, и Вера начала откладывать деньги.
ИОНА
Моя мать и его отец были любовниками, ваша честь, и мы с Космо тоже были любовниками.
В наших объятиях была таинственная предопределенность: наши родители любили друг друга, и мы были в некотором роде братьями, метафизически мы сливались воедино задолго до встречи наяву.
НОЖ
Как в масло, ваша честь. Я вошел в тело Космо, взрезав кожу на животе и не встретив ни малейшего сопротивления. Нет, и кожа, и мышцы, и сухожилия, конечно, сопротивлялись, но не человек, не живое существо, которому эти органы принадлежали. С другой стороны, меня тщательно подготовили — заострили, наточили, а поскольку борьбы не было, Космо сдавался мне на милость, как женщина уступает любовнику, я легко, быстро и почти весело продвигался в глубь его тела, все дальше и дальше, и очень скоро достиг самой сокровенной точки его естества, самого темного и кровавого уголка в животе, и замер в неподвижности…
Это потрясающее воспоминание, ваша честь, единственное в своем роде в моей биографии, уверяю вас, а я ведь старый нож, я жил на высокогорных плато в Алжире, и меня сто пятьдесят лет передавали из рук в руки от отца к сыну в одном и том же роду, не один раз человек с моей помощью отправлялся в долину смертной тени, но — повторяю — никогда прежде я не участвовал в таком спокойном, чувственном и, если можно так сказать, обоюдожеланном убийстве, я совершенно честен сейчас и могу с уверенностью заявить: жертва была согласна на убийство, не без ее помощи и одобрения жизнь покидала тело, вытекая вместе с хлеставшей из раны алой кровью…
Когда Иона нашел нас, я был по самую рукоятку воткнут в тело его любовника… Прошу прощения, ваша честь. Мне трудно сдерживаться и, коль скоро все отклоняются от хронологии…
ГЛИЦИНИЯ
Самое время, ваша честь, задать вопрос о любовных утехах Эльке и Космо.
Он ласкает ее по телефону. Ладно.
Провожает до работы. Хорошо.
Они — парочка. Допустим.
Крестьяне воображают их в постели. Отлично.
Но если не считать руки Эльке на волосах Космо — а это случилось три месяца назад! — между ними в то время не было ничего, кроме слов. Эльке делает красивые сравнения, например о тающем снеге (довольно пошлая, к слову сказать, метафора женского наслаждения), но всерьез говорить на эту тему не хочет. Я позволю себе взять слово вместо нее.
Я совершенно точно знаю, что была единственным свидетелем их первых объятий. Связано это с моим стратегическим расположением: беседка, на которой я живу, находится под окном спальни Эльке, и окно это, хочу сразу уточнить, было в ту ночь распахнуто настежь из-за небывалой жары. Я очень красивая, лиловая, романтичная и душистая, ваша честь, я навеваю эротические грезы — многие поэты воспевали меня, но нельзя ни от кого требовать невозможного.
Это произошло накануне возвращения Космо в столицу. В тот вечер он наконец попросил разрешения проводить ее домой после закрытия «Фонтана», и она тотчас согласилась. Они шли обнявшись по деревне, неся свое молчание по тихим уснувшим улицам. Они обогнули дом, прошли через сад и сели прямо подо мной. Ни одно слово не слетало с их уст, потому что они были наконец-то заняты другим делом. Они целовались. Начали с коротких, быстрых, «сухих» поцелуев. Мы, цветы, мгновенно распознаем сексуальные жесты и ароматы, встающие пестики, изливающиеся соки, набухание, трепет, переполнение, следует помнить, что мы сами— ни больше, ни меньше — органы размножения, в пыльцелистиках имеется тычинка, как две
Она натянула простыню на их утомленные любовью тела. Взглянула сквозь меня в окно, на луну, а сквозь луну в неведомые мне дали и тоже заснула.
На следующее утро Космо проснулся, как от толчка, и несколько секунд не мог понять, где находится. Придя в себя, он спрятал лицо на груди Эльке и рассказал ей свой сон.
Мы были в морге, вдвоем, сказал он. Ты и я. Полицейские показывали нам трупы. Десятки лежащих на кроватях мертвых тел: молодые люди с ужасными ранами на висках, женщины со вспоротыми животами, забитые насмерть старики… Постепенно мы начали понимать, что всех этих людей убили сами полицейские: они гордились ночной добычей и все водили и водили нас между койками, ожидая, что мы станем восхищаться их работой… Тела были серыми и неподвижными — и эта неподвижность угнетала и ужасала. Даже смерть не может повергнуть человека в такое состояние, подумал я, должно быть, они познали нечто худшее,чем смерть… В этой сцене, Эльке, мы были не просто вместе, мы были единым существом.Понимаешь? Мы смотрели на мертвых общими глазами…
Вот что я могу рассказать вам, ваша честь, о первой ночи любви Эльке и Космо.
ФРАНК
Это омерзительно. Возмутительно. Моя мать!
Она мать семейства,а этот ублюдок не придумал ничего лучшего, чем повести ее на ночное свидание с мертвецами.
Этот тип настоящий псих. Именно он— псих, а вовсе не наш отец с его зверями в капканах. Михаэля завораживал хрупкий огонек жизни, а Космо просто извращенец. Он проделывал с нашей матерью постыдные вещи, и с моей сестрой, и со своей публикой. Страдания привлекали его, как дерьмо муху.
Хорошо, хорошо, я успокоюсь.
Я скажу вам, что он делал.
Я скажу вам, что он делал.
Я слышал… Ну вот, например.
Как-то, несколько месяцев спустя, он заявился к нам… Фиона уже пошла в школу, и у нее появился атлас, которым она ужасно гордилась. Сестра сгорала от нетерпения показать его Космо, и через пять минут после его прихода они сидели рядышком на ковре, положив атлас на колени, Фиона переворачивала страницы, а Космо вслух читал надписи. Я ускользнул в свою комнату, закрылся на ключ, но все-таки слышал его голос — меня и сегодня тошнит при одном только воспоминании об этом.