Обожание
Шрифт:
Я был в таком драйве, когда вернулся домой, что сразу кинулся звонить Фионе, но она отреагировала вяло — как и в тот день, когда мы показали ей тайник. Ладно, я все понимаю, она снова ждала ребенка, и в три часа ночи ей было не до моих историй, но могла бы хоть посмеяться! Черт, она так обуржуазилась с тех пор, как вышла замуж, я ее просто не узнаю! Это больше не моя малышка Фиона, которая так любила риск. В ту ночь она во что бы то ни стало хотела рассказать мне о первых шагах Ксавье. Да какое мне дело до этого маленького засранца? Фиона меня достала, и я повесил трубку. Зато мы с Касимом не изменили себе и оттягивались по полной.
Да уж, оттягивались… до третьего августа.
В ту ночь мы, как обычно отправились к озеру, и первыми педиками, которых увидели там, были Космо с Ионой.
Вряд ли я сумею, ваша честь, описать вам свое тогдашнее потрясение. Я много лет не видал клоуна-развратника, и нате вам — сидит на берегу озера, спокойный и довольный, свой среди голубых… Тут уж никаких сомнений быть не могло: его голова лежала на коленях Ионы, тот гладил его по волосам, и они любовались утками… У меня закипела кровь. В прямом смысле этого слова. Глаза заволокло красной пеленой. В висках стучало, я задыхался; в тот день я понял, почему у драконов на картинках всегда из пасти вылетает огонь, а из ноздрей валит дым.
Я схватил Касима за руку и поволок его на остановку автобуса.
— В чем дело? — спросил он. — Ты знаешь этих «девчонок»?
О да, я их знал…
В нескольких словах я рассказал ему всю историю.
КАСИМ
В тот вечер Франк и правда был в жуткой ярости, ваша честь, я его таким никогда не видел. Он — мой друг, и я, конечно, разделял его чувства. Франк злился, потому что тот тип унизил его мать: сначала спал с ней, а потом перестал. Я легко мог поставить себя на его место, даже не зная деталей. Вы, ваша честь, да и все остальные мужчины, наверняка так же обостренно воспринимаете все, что касается чести вашей матери, это нормально, думаю, Фиона поступит правильно, если не станет рассказывать своему сыну, чем занималась с шестнадцати до восемнадцати лет. Не зря христианство придумало для своего Спасителя маму-девственницу… Гениальная идея!
ЛАТИФА
Что ты такое говоришь, сын мой? Ты теперь веришь в Деву Марию? Аллах Всемогущий, что с тобой сделали в тюрьме? Старуха плакала и горевала о своем бедном сыне — он потерян…
КАСИМ
Так что я понимал Франка, ваша честь, хотя сам-то считаю: если люди любят друг друга — не важно, мужчины они или женщины, — это их личное дело. Франк, конечно, был моим корешем, но я чувствовал, что обязан ему это сказать.
ФРАНК
Касим слушал меня очень внимательно, и рожа у него была совершенно оторопевшая, а я все сильнее заводился. Я слюной исходил от злобы. Я должен был выплеснуть мою ненависть, а понять меня мог один-единственный человек — Фиона. Попав домой, я сразу кинулся к телефону…
Я убью, убью, убью его! Должно быть, я выкрикнул эти слова в трубку раз сто пятьдесят. Касим был потрясен — наверное, не только моей яростью, но и ее причиной.
«Успокойся, Франк, — сказал он, когда я повесил трубку. — Успокойся, я этим займусь».
Этот парень по-настоящему любил меня. И не мог видеть меня в таком состоянии, когда я слетал с катушек. Вот почему, ваша честь, я думаю, что утром четвертого августа именно Касим убил Космо — чтобы покончить с этим. Впрочем, не знаю… Ничего я не знаю… В любом случае только мы с Касимом знали, где спрятано Острое Перышко. Не считая Фионы, конечно. Но у Фионы железобетонное алиби, ваша честь: в тот самый момент она рожала свою дочку в больнице XV округа Парижа.
ФИОНА
Телефонный звонок Франка ужаснул меня, ваша честь. Брат был в истерике, и я подумала: он и в самом деле убьет Космо. Эта мысль не выходила у меня из головы, я не могла уснуть. Шок вызвал преждевременные схватки, и в шесть утра я позвонила маме и все ей рассказала.
Насчет Ионы Эльке совсем не удивилась, и я поняла, что она давно все знает.
Еще я сказала, что Франк обезумел и что Касим не знает, как привести его в чувство, и точно описала место, где они днем прячут нож, и умоляла ее немедленно туда отправиться… Это между улицами Шарля де Голля и Аполлинера, говорила я, ты сразу увидишь — старый заброшенный гараж, нож лежит между половицами в дальнем правом углу. Умоляю, мама, забери его! Немедленно, если можешь, это надо сделать не откладывая! Франк с ума сходит от злости, он рехнулся, нужно помешать ему наделать глупостей! Но она не смогла помешать…
ЭЛЬКЕ
Не плачь, деточка, доченька моя маленькая, моя Фиона… Не вини себя, дорогая, ты сделала именно то, что следовало… Ты даже не знаешь, как я тебе за это благодарна…
Бедный Космо был так болен, так тяжело болен, ваша честь, опухоль была неоперабельна, следовало вмешаться — и немедленно. На этой стадии болезни только любовь могла его спасти, я очень тщательно готовилась к операции, Фиона послала мне скальпель милосердия, потом я надела хирургические перчатки — те самые освященные любовью розовые шелковые перчатки, которые бережно хранила…
ЖОЗЕТТА
Ааааааххх!
САНДРИНА
На помощь, ваша честь! Боже, да вызовите же «скорую помощь»! У Жозетты удар, а Латифа потеряла сознание…
РОМАНИСТКА
Вот так сюрприз. Да-а-а… Всем сюрпризам сюрприз.
ЛАНЬ
Э-э-э… скажите, Эльке… В тот момент… в тот самый момент, когда жизнь покидала Космо… как он на вас смотрел, а?
ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
ЭЛЬКЕ
Космо жив, он воскрес!
Это он, ваша честь, освободил моего Франка.
Как только опознали нож, арестовали обоих парней: нашелся миллион свидетелей, видевших орудие убийства у них в руках.
В последующие недели мне удалось поговорить практически со всеми участницами «женского хора». Две из них были замужем за адвокатами, третья — за министром, четвертая — за журналистом, чье мнение очень ценилось в Елисейском дворце, а пятая — счастливое совпадение — за братом судьи, который должен был председательствовать на процессе. Ах, ваша честь, это была красивая операция: дергая за веревочки, подмазывая, используя политический и финансовый шантаж, эти мужчины — а ведь Космо всем им наставил рога! — добились освобождения человека, которого все они в глубине души считали убийцей. А вот Касим послабления не получил. Против него не нашли ни одной веской улики, но жертва была знаменитостью, а правосудию требовался убийца, так что… методом исключения… Приговор был очень суровым: пятнадцать лет.