Обратимость

Дьюал Эшли

– Черт, - почему-то паникую. Присаживаюсь на корточки и начинаю живо подбирать книжки, складируя их у себя на коленях. И как мне бороться с венаторами, когда я даже по коридору не могу пройти ровно?

– Бунтуешь против «Войны и мира»?
– Поднимаю глаза и неожиданно вижу перед собой Риту. Она кривит рот, закатывает глаза к потолку и как-то по-детски усмехается. – Рувер говорит: отличная книга, а я не могу осилить и полсотни страниц.

Рассеяно киваю. Встаю и расставляю тома на место. Все слова вдруг застревают в горле. Я поворачиваюсь, чтобы извиниться, но почему-то молчу и смотрю на шатенку ужасно нерешительно, будто собираюсь сообщить ей о том, что получила двойку по математике.

– Как картошка?

– Подгорела. – Облизываю губы. – Я

задумалась.

– О чем?

Вот он: тот самый подходящий момент. Втягиваю в легкие, как можно больше воздуха и собираюсь сказать «прости», как вдруг Рита делает шаг ко мне навстречу. Ее руки стискивают мою талию и смыкаются за спиной. Ошеломленно вскидываю брови. Почему шатенка не кричит на меня? Почему она не обижена? Вдыхаю уже знакомый яблочный запах, исходящий от ее волос, и говорю:

– Ну, хотя бы разозлись на меня.

– Я злюсь.

– Тогда почему обнимаешь?

– Пытаюсь задушить до смерти.

Мы обе смеемся, и мне становится так легко и неловко одновременно, что это даже как-то странно. Шмыгаю носом и неосознанно прижимаюсь к сестре еще ближе. Она теплая. Защищает меня и греет, будто одеяло. Рядом с ней я чувствую себя в безопасности.

– Я слышала крики.

– Повздорили с Сашей. Я решила не отдавать записную книжку венаторам.

Рита отстраняется и удивленно вскидывает широкие брови.

– Почему?

– Потому что это неправильно.

– Но как же твой отец?

– Мы справимся. – Я киваю, будто пытаюсь саму себя убедить в этом. – Мы ведь вместе. Придумаем что-нибудь.

Шатенка пожимает плечами. Она щелкает тонкими пальцами по моему носу и усмехается:

– Импульсивная. Как я и думала.

Закатываю глаза и тяну Риту на кухню. Нам придется многое обсудить.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТЬ. 27.23.2.18.

Я крепко сжимаю в пальцах блокнот отца и думаю о том, что пару часов назад мне сказала Рита. Она не улыбалась, не пыталась сгладить ситуацию, не лгала, не выдумывала. Она просто посмотрела на меня и отрезала:

– Возможно, мы умрем.

И я ей поверила. И не потому что верю всему, что она говорит. А потому что осознала: придумать иной план, действительно, сложно. Напасть на Аспид – чистой воды безумство. Похитить Видалину и надеяться на то, что за ней придут сородичи – наивная чушь. Время поджимает, мы не в состоянии тянуть резину еще и еще, а вариантов попросту нет. Лишь тот, что сотрясает все мое тело - отдать записную книжку, предать невинных людей, но спасти отца; что тоже, кстати, не факт. Так как же поступить? Рита вдруг предложила атаковать. Вот так – просто. Отыскать логово венаторов, о котором среди подобных нам ходят лишь слухи, и убить их всех. Поголовно. Я выслушала ее и принялась рьяно отказываться: как же так, такой риск, такие жертвы. Мы не можем сражаться с теми, кто, возможно, сильнее нас, мы не можем идти наощупь, не можем убивать каждого, кто появляется на нашем пути. И я все говорила, говорила, говорила, плескала слюной в стороны, сопротивлялась, качала головой, пока вдруг не осознала, что других способов вроде, как и нет.

Я уже несколько часов не могу сомкнуть глаз. Лежу на жесткой кровати, слышу, как за окном завывает ветер, и мну уголки папиного блокнота. Неужели мне, действительно, придется смириться с тем, что люди пострадают в любом случае: или те, кто прячется от венаторов, или сами венаторы, или кто-то из моей семьи, близких или друзей. Я хочу сделать, как лучше, а выходит только хуже. Что за геометрическая прогрессия проблем? Напасть на Аспид – отлично. Но в таком случае, я должна справиться со всем в одиночку, чтобы эта дикая глупость не отразилась на Рите, на исчезнувшем Рувере или на моем брате. Однако при таком раскладе, на что способна я? Просто «я» против огромного клана убийц, оттачивающих свое мастерство на истреблении мне подобных чуть ли не со средневековья? Переворачиваюсь на другой бок и крепко стискиваю зубы. Нельзя сдаваться, нельзя. Нужно думать, искать выходы! Но у меня слишком мало опыта для принятия

таких серьезных решений. И дело даже не в том, что я до сих пор боюсь использовать свою силу – что, может, и звучит странно. Дело в том, что я попросту не умею правильно вести себя в подобных ситуациях, когда кровь стынет в жилах, когда дико страшно, когда от тебя зависит очень много, и у тебя нет права на ошибку. Ни единого. На что способен неподготовленный человек в состоянии дикого безумия и паники? Надеяться на то, что страх разбудит в нем злость – слишком наивно. Что если нет? Что если он свяжет ему руки, как нити, пропитанные сывороткой Аспида. Что тогда? А тогда смерть. Вот так. Просто. По щелчку. И я не знаю, рассуждает ли в этот момент сидящей в моей голове эгоист, боящийся смерти и желающий жить. Но мне определенно кажется, что погибать - он не настроен. Не хочет. Правда, опять-таки: есть ли у него выбор?

Открывается дверь, и я недоуменно оборачиваюсь. На пороге Саша. Почему-то его волосы мокрые, будто он стоял под дождем добрые три часа.

– Что с тобой? – тянусь к настольной лампе. Рваные куски света падают на его недовольное лицо, и мне вдруг становится страшно. – Саш?

– Ты сделаешь, как я скажу.

– Что?

– Я хочу вернуть отца!

Он практически орет это, и меня пронзает ледяная, жуткая судорога. Испуганно прячу книжку под одеяло, встаю с кровати и стараюсь придать выражению лица невозмутимую решительность.

– Успокойся, - вытягиваю перед собой руки, - мы придумаем что-нибудь.

– Я уже придумал!

– Отдать блокнот – безумие! Ты же сам об этом знаешь.

– А кто сказал, что я собираюсь отдать им блокнот?

– Что? О чем ты говоришь? – язык вдруг начинает заплетаться. Странное чувство. Я хочу сказать что-то еще, но не могу произнести и слова. Так и стою, корчась и мыча, не в силах выговорить даже одной буквы.

– Им нужна ты.
– Брат делает шаг ко мне навстречу. Меня интуитивно отбрасывает в сторону, однако ноги не сдвигаются с места. Колени вдруг подгибаются. Я абсолютно не понимаю, что со мной происходит и только и делаю, что смотрю в зеленые глаза Саши и неуклюже покачиваю головой туда и обратно, туда и обратно, словно болванчик. – Я отдам им тебя и дело с концом! И хватит! Мне страшно, мне жутко страшно, Аня!

Глаза у моего брата дикие. Я вижу в них огонь и несвойственную ему решительность. Что происходит? Почему он так говорит, почему кричит, и почему Рита еще не пришла мне на помощь? Я стою, будто парализованная, слышу тяжело сопение Саши, чувствую его горячее дыхание, и не могу даже пошевелиться! Даже рот открыть! Борюсь с собой. Крепко зажмуриваю глаза и отсчитываю до десяти. Паника должна разжать свой кулак, должна отпустить меня и позволить выбраться на свободу. Давай же. Давай! Успокойся! Возьми под контроль свое тело, свои мысли! Распахиваю глаза и вдруг к своему ужасу встречаюсь взглядом с дикими глазами Видалины. Они у нее красные. Алые. Женщина вскидывает передо мной руку с миниатюрным ножиком, верещит:

– Жечь их всех! – и проносится лезвием по моей шее.

Я подрываюсь в кровати с диким криком. Хватаюсь пальцами за горло и слышу грохот: папин блокнот валится с моих колен на пол.

– О, - только и тяну я. Растеряно заправляю за уши волосы и замираю: сердце стучит, будто сумасшедшее. Смотрю перед собой на широкое окно и едва ли сдерживаюсь от слез. Не знаю, почему. Мне просто вдруг становится жутко страшно. Втянув в легкие как можно больше воздуха, встаю с постели и стягиваю с плеч толстовку. Майка прилипла к коже. Кажется, я вспотела так сильно, словно, действительно, столкнулась лицом к лицу со своей психически неуравновешенной крестной. Выхожу из комнаты, плетусь по коридору и чувствую, как дрожат колени. Ненавижу сны, ненавижу отвратительно ощущение после них! Просыпаешься, понимаешь, что кошмар позади, что все закончилось, и все равно не можешь утихомирить в груди пульсирующий страх. В эти моменты я обычно чувствую себя слегка двинутой, ведь знаю - все в порядке, а внутри, так или иначе, испытываю изнуряющую дрожь.