Обратная сторона вечности
Шрифт:
Каэтана отхлебнула изрядную порцию вина и сказала:
— Я знаю таких зверей. Мардагайлы, например.
— О боги! — ахнул Нингишзида.
Воевать с мардагайлами было практически невозможно даже по меркам магов и богов. Злобные и живучие твари, пожирающие себе подобных, подчиняющие разум и тело жертвы своей власти, вышли из-под контроля бессмертных много сотен лет тому. Среди богов по сей день не утихали споры, откуда появилась эта разновидность вампиров, — все утверждали, что их никто не создавал. Однако сей вопрос за давностью лет стал чисто академическим, а вот способа борьбы с чудовищами
— Воевать с мардагайлами — это проблема на долгое время.
— Еще одна проблема, Каэ. Ты уже ознакомилась с письмом императора?
При упоминании об аите Каэ расцвела и суровое выражение ее лица сразу помягчело.
— Да, пусть будут милостивы боги и к нему, и к доброму Агатияру. Они очень помогли нам.
— Тогда нужно что-то решить с Деклой, а потом уже заниматься глобальными вопросами.
— Твоя правда, — согласилась Интагейя Сангасойя.
Она вообще была покладистой богиней и даже принимала дружескую критику, в разумных пределах конечно. Во всяком случае, никогда не протестовала, если ей подсказывали, что делать.
— Вызовите начальника тайной службы, — приказал татхагатха вельможе, который прибежал на его зов.
— Декла не появлялся сегодня во дворце, о повелитель.
— Так пошлите за ним в Салмакиду! — рявкнул Нингишзида, начиная волноваться.
И то, что волнение его было совершенно безотчетным, страшило Нингишзиду более всего. Он ничего не мог доказать, он клял себя последними словами за то, что, не желая волновать Кахатанну, скрыл от нее кажущиеся мелочи, касавшиеся Деклы и двух-трех других вельмож. И вот теперь, меря шагами зал для совещаний, верховный жрец отчетливо видел картину, которую раньше упорно видеть не желал из страха ли, из небрежности, из чрезмерной ли доверчивости к старому и проверенному не одним десятком лет верной службы человеку.
— А если это уже не тот человек? — внезапно произнесла Каэтана. — Если его место занял кто-то другой и лишь привычная оболочка заставляет тебя по-прежнему верить другу?
— О чем ты, Интагейя Сангасойя?
— О том, что ты думаешь.
— Боги, боги! — схватился за голову жрец.
— Беда в том, Нингишзида, что я не чувствую Деклу вообще, будто бы его нет в нашем мире. Или стена стоит между ним и мной — мощная стена, непреодолимая моими силами.
— Сейчас его доставят, — сказал Тхагаледжа. — Вот и расспросим его обо всем. Я уверен, сложности разъяснятся. Не может быть, чтобы наш Декла, на которого я полагался больше, чем на себя…
— Почему больше? — удивилась Каэ.
— Он мудрее и дальновиднее. Он спасал страну не один раз.
— Боюсь, нашего верного Деклу не найдут. Вели-ка лучше позвать Барнабу.
— Хорошо, — коротко кивнул татхагатха, хотя душа его медленно сжималась от страха.
Ужас подходил к людям вплотную, ужас охватывал Сонандан плотными кольцами, как хищный змей, обвивающий беспомощную добычу. Ни армия, способная противостоять даже богам, ни присутствие Интагейя Сангасойи не казались сейчас надежной защитой. Ужас селился в глубине душ людей еще до того, как появлялся в реальной жизни.
Несколько часов прошли в томительном ожидании. Барнаба потерялся где-то на территории храмового парка, оставив служителям туманное сообщение о том,
Когда распахнулась настежь дверь и высокий воин в шлеме, украшенном алыми перьями, быстрыми шагами приблизился к своим повелителям, все трое привстали со своих мест в ожидании сообщения. Сангасой растерялся. Он не мог сообразить, к кому обращаться — к татхагатхе или к верховному жрецу. Богиня была еще выше по рангу, но о ней он и думать без трепета не смел. Наконец гонец уставился в пространство как раз над головой Каэтаны и отрапортовал, честно разглядывая лепные украшения:
— О великие, Декла убил своего старого слугу и сбежал.
— Свидетели были? — спросил Тхагаледжа.
— Да, семеро слуг и двое конюхов, а также привратник и повар, который как раз следовал на кухню. И три человека охраны. Мы всех доставили сюда. Они дожидаются в приемном покое, пока вы не изволите приказать, кто будет их допрашивать.
— Допросишь их ты, — обратилась Каэ к Нингишзиде. — А я рядом постою, послушаю, кто что думает.
Нингишзида, которому и полагалось бы уже привыкнуть к возможностям своей богини, шумно вздохнул — не привык еще…
В коридоре загалдели, заволновались.
— Это должен быть Барнаба. — Тхагаледжа узнал реакцию вельмож, толпящихся в приемном покое.
Только на цветастого пухлого толстяка так обращали внимание, так шумно обсуждали его внешность и манеру говорить и меняться каждые несколько секунд. Правда, в последние два дня Барнаба стал несколько спокойнее и громких сенсаций уже не вызывал.
— Что случилось? — спросил он, появляясь в комнате. — Меня так спешно изъяли из парка. А погода солнечная, красота.
— Беда случилась, — не стал деликатничать татхагатха. — Наш начальник тайной службы, по всей видимости, предатель.
— Действительно, беда.
— И еще, — добавила Каэ, помрачнев, — я думаю, что в окрестностях Салмакиды объявился мардагайл.
— А это уже слишком, — сказал Барнаба, бледнея. — Мардагайл у тебя в стране?
— У меня в стране, я смотрю, многое изменилось. Пора действовать, Барнаба.
— Это уже понятно. Я вот с монахами поговорил. Каэ, прошу тебя, пусть Нингишзида допросит тех, кто дожидается в приемной, а мы с тобой кое-что обсудим. Мне наши монахи подсказали одну интересную мысль. Все-таки одна голова хорошо, а четыре лучше…
— И думать не моги! — рявкнула Каэ.
— Я же в переносном смысле!
— И в переносном не думай.
— Хорошо, — подозрительно кротко сказал Барнаба.
Но, выходя из комнаты, шеей все-таки повертел так будто примерял на нее дополнительный предмет…
Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа устроились около любимого фонтана Каэ, в центре которого веселый дельфин летел на косо положенной глыбе прозрачного зеленого камня… Барнаба составил компанию золотисто-оранжевым плодам хурмы, страстным поклонником которой стал с того времени, как воплотился в человеческий облик. Сочные сладкие эти фрукты он истреблял в громадных количествах — и сейчас, похоже, интересовался ими больше, нежели предстоящей беседой. Сама Интагейя Сангасойя напряженно ждала, когда монахи наконец сообщат то, ради чего и звали ее.