Обратной дороги нет (cборник)
Шрифт:
Партизаны залегли в соснячке на хрустящем мху.
— Осторожно подъезжают, — прошептал Андреев. — Учёные!
Топорков ладонью сдерживал судорожное дыхание.
— Собака — это очень плохо, — сказал он.
— Ясно, — кивнул бородкой Андреев и протёр чистой тряпицей линзы оптического прицела.
Из-за сосновой ветви Топорков видел, как на лесной дороге, глубоко просев колёсами в песок, остановился мотоцикл. Позади колясочника колыхался штырь натяжной антенны. Показалась и вторая машина.
Несколько соек, перелетев дорогу впереди, прокричали что-то
…Коротким видением пронеслась в памяти майора концлагерная сцена: упавший заключённый — руки его прикрыли затылок — и овчарка, которая, брызжа слюной, наклонилась над ним, готовая вцепиться в шею. Этим заключённым был сам Топорков. Это над его головой хрипела овчарка, роняя жаркую слюну…
Мотоциклисты подъехали к тому месту, где свернул обоз. Песок здесь был взрыт копытами, а железные ободья колёс проложили чёткую колею в сторону, к соснячку.
Солдат, сидевший позади второго мотоциклиста, слез и позвал собаку, придерживая длинный поводок. Овчарка легко, пружинисто выпрыгнула из коляски и упёрлась широко расставленными лапами в песок. Она злобно косила глазами в сторону соснячка и ворчала. Мотоциклисты переглянулись.
— Los, Adolf, los du! — сказал водитель солдату. — Da gibt’s auch ein Madel. [16]
16
Смелей, Адольф. Среди них девчонка.
2
Андреев выстрелил. Винтовка в его руках подпрыгнула, и из ствола потянулся дымок.
— Отходи! — сказал майор и нажал на гашетку «ручняка».
Мотоциклисты мгновенно залегли и открыли ответный огонь. Серая овчарка лежала на дороге недвижно, как груда пепла, и пули поднимали возле неё фонтанчики пыли.
Андреев, не задевая деревьев, чтобы не шевелить ветвей и не выказывать своего положения, бесшумной змейкой прополз между рядами сосенок.
Достав гранаты, двое мотоциклистов под прикрытием пулемёта перебежали дорогу и залегли для нового броска. Топорков дал ещё одну длинную очередь и пополз, волоча «ручняк», следом за Андреевым. Он хрипел, задыхался, но полз, ставя острые локти в трескучий мох и подтягивая сухое тело.
Мотоциклисты переглянулись и разом, как по команде, далеко и мощно бросили гранаты. «Колотушки», описав высокую траекторию, затрещали в ветвях в том самом месте, где только что лежали Топорков и Андреев. Жёлтым и красным вспыхнул песок, оглушительно громыхнул сдвоенный разрыв, и солдаты, едва успели просвистеть осколки, бросились вперёд, стремясь использовать ту победную долю секунды, пока враг ещё ошеломлён и не в силах сопротивляться.
Но Топорков, угадавший этот бросок мотоциклистов, снова дал очередь сквозь соснячок, не целясь. Один из солдат упал. Второй, приткнувшись
Топорков побежал, клонясь вперёд туловищем.
Он перебежал полянку, взрывая песок сапогами, и упал. Несколько секунд он лежал неподвижно, короткие, судорожные вздохи сотрясали тело. Наконец он поднял слезящиеся глаза. Поляна расплывалась, качались деревья, и тело отказывалось повиноваться. Палец никак не мог нащупать спусковой крючок.
На противоположной стороне поляны мелькнули серо-зелёные шинели, и белый прерывистый огонёк возник среди кустов и низких сосен. Снова заныли, рикошетя, пули.
Майор уткнулся лицом в песок, набрал побольше воздуха в лёгкие и закусил губу, пытаясь привстать. Серо-зелёные, осмелев, перебегали по поляне.
— Держись, майор! — гаркнул где-то неподалёку за соснами Лёвушкин.
Разведчик вылетел на поляну, распластался и тут же несколькими длинными очередями опустошил обойму, вставил новую и, перебежав в сторону, исчез.
С поляны застучали по нему автоматы, затем сухо заговорил ручной пулемёт, но Топорков уже пришёл в себя и, приникнув к прикладу, отжал упругую гашетку. Очередь прогремела и резко оборвалась: затвор, отброшенный силой отдачи для нового выстрела, так и остался взведённым. Коробка была пуста.
Но серо-зелёные, не дождавшись прибытия главных сил, стали отползать… Отбились! Хоть на час, хоть на четверть часа, но отбились!
Майор с надеждой посмотрел на барашковые облака, прикрывшие розовое закатное небо: они несли с собой сумерки.
3
Лёвушкин вышел из соснячка и огляделся. Перед ним был пологий; спускавшийся к оврагу луг, он густо зарос высокой блёклой травой и пестрел последними осенними цветами: одуванчиком, ромашкой и белой ясноткой.
За оврагом, под тополями, стоял обоз, и светлела там, как створный знак, макушка Бертолета.
По лугу шёл, не оборачиваясь, безразличный ко всему Топорков. Пулемёт, бесполезный уже, без коробки, он нёс в правой руке, изогнувшись от тяжести и приподняв острое левое плечо.
Чуть в стороне от Лёвушкина показался из сосняка Андреев. Бородка его воинственно торчала, и заскорузлый дождевик звенел, как кольчуга.
— Отбились, дед! — крикнул ему Лёвушкин радостно и пошёл за Топорковым.
Осенние облака-барашки висели высоко над пёстрым лугом, цвели последние, прибитые уже морозами цветы, и Лёвушкин насвистывал весело: он был прирождённый солдат, он радовался лугу, белым облакам, тишине. Ну а что будет через час?.. Кто из нас знает, что будет через час?
Сапоги Топоркова шелестели в жухлой траве, приминая ромашки и яснотку.
Всё медленней и неуверенней становились его шаги. Он закусил губу, прикрыл глаза, преодолевая метр за метром. Он слышал слова, отбивавшие ритм и ставшие уже привычными для его сознания: «пятый!.. пятый!.. пятый!..», и подчинялся этим словам, шагал, и кровь стучала в артериях, барабанно повторяя ритм движения: «пятый!.. пятый!..»