Обратный Отсчет 2
Шрифт:
Михаил Гранд
Обратный Отсчет 2
Строфа (1)
Глубокая осень подходила к концу. На улице стояло 18-тое ноября 2011-го года. Листья уже давно покинули ветви деревьев, остались лишь торчать вечные иголки на хвойных. Северный ветер навевал тоску и в скором времени обещал принести холода и снега. Близилась зима.
В округе зависла умиротворенная тишина. Она была такой глубокой, что, казалось, в ней можно было утонуть.
– Вот так-то лучше, – сказал Адольф Фольге, заключительными ударами утопив шляпки гвоздей в крышке гроба.
– Да, – согласилась женщина. – Что гроб, что столик – и на том, и на этом можно есть, так ведь?
– Конечно, можно, – ответил он. – Конечно…
Дело было в том, что у родителей Габриэль поломался кухонный стол, за которым они завтракали, обедали и ужинали. А чтобы приобрести новый – материальных средств как всегда не хватало. Да у них, в принципе и не было денег. Они отказались вести обычную банальную жизнь и уже давненько как поселились в безымянной деревне, обитателями которой являлись одни из самых консервативных людей, называемые себя амишами. Поэтому-то мужчине и женщине пришлось вытянуть с кладовой два деревянных ящика, в которых в будущем они должны были быть похороненными. И смастерить с них новый стол, не хуже, чем старый.
– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила Фольга.
– Как могу, – он пожал плечами.
– Интересно, как там наша доченька, Габриэль? – задумчиво произнесла она.
– Ох, – вздохнул Адольф.
После слов жены мужчина мгновенно почувствовал приступ тошноты – верный спутник горя. К сожалению, за свои немалые годы он переживал такое не однократно.
– Не знаю… не знаю. Надеюсь, с ней все хорошо!
“И нам не придется мастерить для нее…” – подумал он, взглянув на гробы, тем самым завершив свою мысль.
Женщина принялась укладывать скатерть на два заколоченных гроба, соединенных воедино.
– Постой, надо отбить кресты – из-за выпуклостей посуда может опрокинуться.
Адольфу казалось, что так правильней – сделать поверхность ровной и гладкой.
– Ах, да. Ты прав. Я сейчас молоток принесу…
* * *
Рассвет в Догробыче был теплым и светлым, но вот вдали, в десяти километрах от города, возле широкого шоссе, ведущего в другую страну и к другим людям, на скале Игла лучи солнца больше были похожи на клинки стальных острых мечей и ощущались, как что-то неприятное – холодное и серое. Это был рассвет, каким ему и положено быть в малообитаемых горных местностях.
Габриэль не погибла. Да, она сделала большой шаг вперед – якобы последний шаг в своей жизни, а потом начала падать, устремившись навстречу новому бытию, но не навстречу асфальту или горной породы. Похоже, это был действительно шаг в совсем другую жизнь. Так что все получилось совсем иначе, нежели хотела девушка. А хотела она своей смерти.
При падении Габриэль потеряла сознание – может, от страха, может по каким-то другим неизвестным причинам. Долго ей лететь не пришлось. Буквально после нескольких метров свободного полета она зацепилась за гибкую и прочную ветку дерева, а сейчас
Небо обволакивали тучи. Минута шла за минутой, час за часом и небосвод становился все сумрачней, хоть и время шло от завтрака к середине дня – к обеду. А девушка все спала и ничего в этом мире пока ее не тревожило.
Где-то внизу, в мрачных ущельях скалы Игла лужи воды затянуло ломким, как вафля, льдом. Сквозь облака выглянул бледно-желтый лик солнца и тут же куда-то пропал. Спустя секунду, на том месте появилась крошечная снежинка и начала опадать на землю, почти так же, как и Габриэль несколько часов тому назад, сбросившись с объекта туристических паломничеств. Но соприкосновение с твердой поверхностью не грозило снежинке летальным исходом – она итак уже была мертва.
Снежинка упала на нос Габриэль. Наверное, он был холодный как камешек. Это потревожило девушку, и она проснулась. Ее пробуждение было внезапным, словно с мыслью о том, что что-то надо сделать. Будто еще со вчерашнего дня перед ней стояла какая-то задача. Не было никакого перехода от сна к действительности. Ее тело и сознание включились сразу и полностью, абсолютно цельно и ясно, готовые к действию. Но открывать глаза она почему-то не стала. Не считала нужным в данной конкретной ситуации, к тому же у нее жутко болела голова.
“Боль, уходи! – подумала она. – Исчезни навсегда!” – но, несмотря на такое внушение, боль оставалась.
Раньше, до трагической гибели Кении, боль жила в ней, как и во множестве других людей. Но после утраты любимого девушка сама начала жить внутри этой боли: боль для нее стала всем тем, что постоянно окружает человека – целым миром и временем. И ничего не было для нее более реальным в эти времена, чем призрачный и абсурдный мир боли.
Габриэль поняла, что не чувствует почвы под ногами или какой-то элементарной опоры – сплошной воздух. Но зато четко ощущала, что ее пальто задралось вверх, практически доходя до верхней границы спины, и натягивается под ее весом еще дальше – до линии шеи.
“Может, я на чем-то вишу? – подумала девушка. – А если я сейчас открою глаза и окажется, что я очутилась в аду или где-то похуже?”
Но Габриэль не могла открыть глаза. Она даже не пыталась – знала, что не сможет и что пока не время.
Ей вспомнился тот день, когда она убила Дуфингальда Бремора. А она точно его убила, потому что спустя несколько дней прочитала в газете, что его труп обнаружили дети, разгуливающие в поисках приключений по территории кирпичного завода в городе Сумрак.
“Я застрелила этого ублюдка возле котельной, но мне кажется, что мы там были не одни”.
– Я видела ноги… – прошептала она.
Габриэль вспоминала, что тогда она осмотрелась и заметила – прямо на нее бежит чудовище в человеческом облике, ставшее ужаснейшим кошмаром всей ее жизни. На потенциальную угрозу девушка среагировало молниеносно – нацелила крупнокалиберный пистолет в движущуюся мишень и один раз нажала на курок, но перед этим краем глаза она заметила, что со здания котельной, немного выше уровня включившегося прожектора, свисают чьи-то ноги. Яркое освещение лишь едва их захватывало, но было видно, что они весело болтаются из стороны в сторону, будто в ожидании захватывающего спектакля.