Обратный отсчет

Фоллетт Кен

— Первый убитый мной человек был французом. — Люк говорил отрывисто, словно воспоминание причиняло ему боль. — Это был полицейский, вернее жандарм, и его звали Клод — мой тезка. Он случайно зашел в деревенский дом, где проходила встреча нашей группы. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, чем мы занимаемся: на столе разложены карты, в углу стоят винтовки, да к тому же Берн как раз в этот момент показывал партизанам, как устанавливать бомбу с часовым механизмом. — Люк невесело усмехнулся. — Этот дурень

хотел нас арестовать.

— И что ты сделал? — прошептала Вилли.

— Вывел его на улицу и выстрелил в затылок.

— О господи!

— Он умер не сразу. Прошла почти минута, прежде чем он затих.

Вилли сжала его пальцы. Он не дал ей убрать руку, и дальше они так и шли вокруг длинного узкого бассейна, держась за руки. Люк рассказал ей еще одну историю — о женщине, бойце Сопротивления, которая попала в лапы к немцам и подверглась страшным пыткам. Вилли заплакала. Становилось прохладно, а он никак не мог выговориться, вспоминая все новые и новые подробности: взорванные машины, убитых немецких офицеров, увезенные в неизвестном направлении еврейские семьи.

Их прогулка длилась уже два часа, когда Люк вдруг споткнулся, и ей пришлось поддержать его, чтобы он не упал.

— Я очень устал, — сказал он.

Вилли поймала такси, и они поехали к нему в гостиницу.

Жил Люк не где-нибудь, а в «Карлтоне». Роскошь дорогой гостиницы напомнила Вилли, что он вырос в богатой семье. У него были шикарные апартаменты, в гостиной стоял рояль, и даже в ванной имелся телефонный аппарат — такого она никогда раньше не видела.

Она позвонила и заказала куриный суп, яичницу, горячие булочки и молоко. Сев на диван, Люк начал рассказывать очередную историю, но, прежде чем он успел ее закончить, принесли еду. Вилли расписалась на счете и дала официанту чаевые. Обернувшись к Люку, она увидела, что он спит.

С трудом растолкав его, она помогла ему перейти в спальню и лечь на кровать. «Не уходи», — пробормотал он, закрыл глаза и снова уснул.

Она стянула с него ботинки, ослабила узел галстука. Какое-то время посидела на краешке кровати, глядя на Люка и вспоминая их долгую поездку в Ньюпорт. Потом, сняв жакет и юбку, легла рядом с ним, положила его голову себе на грудь и обняла его худые плечи.

— Теперь все будет хорошо, — сказала она. — Когда ты проснешься, я буду здесь.

На рассвете Люк проснулся и ушел в ванную. Через пару минут вернулся оттуда в одних трусах. Лег в постель, обнял Вилли и, крепко прижав ее к себе, сказал:

— Я забыл тебе сказать одну очень важную вещь.

— Какую?

— Там, во Франции, я все время думал о тебе. Каждый день.

— Правда? — прошептала она. — Ты меня не обманываешь?

Люк ничего не ответил, потому что снова уснул. Лежа в его объятиях, Вилли пыталась представить его во Франции, где он постоянно рисковал жизнью

и тем не менее вспоминал о ней. Мысль об этом наполняла ее таким счастьем, что казалось, сердце вот-вот вырвется из груди.

В восемь утра она позвонила начальнику и сказала, что заболела. За год службы она впервые отпросилась на день по болезни. Приняв ванну и одевшись, Вилли сняла трубку и заказала на завтрак кофе и кукурузные хлопья.

Когда Люк в одном белье вышел из ванной с сизыми от щетины щеками, она читала «Вашингтон пост». Отложив газету, Вилли улыбнулась ему.

— Сколько я проспал?

— Почти восемнадцать часов.

— Я уже год так не спал. — Он потер глаза. — Ты что, была здесь всю ночь?

— Ты же просил меня не уходить.

Люк подошел к телефону:

— Ресторан? Я хочу заказать в номер бифштекс с кровью и глазунью из трех яиц. А еще апельсиновый сок, тосты и кофе.

Вилли недовольно насупилась. Она никогда прежде не проводила ночь с мужчиной и поэтому не знала, чего можно ждать наутро. Но поведение Люка ее огорчило: она ожидала чего-то более романтического. Он напомнил ей ее братьев — те тоже по утрам выходили к столу небритыми, злыми на весь мир и голодными как волки.

Люк присел рядом с ней.

— Я вчера слишком много говорил.

— Часов пять без перерыва.

Он взял ее за руки.

— Я очень рад, что мы снова встретились.

У нее екнуло в груди.

— Я тоже.

— Можно тебя поцеловать?

У Вилли учащенно забилось сердце. Она была счастлива, однако постаралась скрыть свои чувства. Безусловно, с войной нравы в Вашингтоне стали гораздо менее строгими, но Вилли новые поветрия не коснулись.

— Я не буду с тобой целоваться, пока ты не оденешься.

— Боишься себя скомпрометировать? — скептически глядя на нее, спросил Люк. — Но мы ведь уже провели ночь вдвоем.

— Я осталась здесь только потому, что ты умолял меня не уходить!

— Я это ценю.

— В таком случае перестань намекать, что моя репутация уже запятнана и, следовательно, что бы я теперь ни сделала, хуже не будет.

Люк тяжело вздохнул:

— Ни на что такое я не намекал. Столько шуму из-за какой-то ерунды. — Он удалился в спальню.

Спустя минуту он включил душ — из ванной донесся звук льющейся воды. Вилли чувствовала себя измученной. Последние часы она пребывала в плену романтической страсти, и вдруг за несколько минут все испортилось. Почему в жизни все так несправедливо?

В чем бы ни заключалась причина, Люк заставил ее ощутить себя униженной. Скоро он выйдет из ванной, готовый сесть с ней за стол и позавтракать, как будто они семейная пара. Но они не муж и жена. Ей становилось все более неуютно.

Если все это мне так неприятно, подумала она, зачем мне здесь оставаться?