Образ врага
Шрифт:
— Исключено, — покачал головой Кантор, — ни один нормальный человек в такой ситуации платить не станет.
— Однако ты бы отлично выглядел, если бы она оказалась ненормальной и заплатила, — ехидно заметил полковник.
— Ну, я и так выглядел отлично, — засмеялся Кантор, — я честно, вежливо извинился перед возмущенной женщиной. Бюрократический абсурд существует в любом государстве, и в России его не меньше, чем в Израиле. А про американца я раздумал спрашивать, когда ребенок назвал имя Сергея Бренера. Я-то ждал, что она попытается связаться с Вилли Барретом, я не сомневался, что она обратится
— Удивленное, — рассмеялся Берштейн, — у меня было бы ужасно удивленное лицо. Хорошо, что я не оказался на твоем месте. Ты у нас ведь артист, небось и бровью не повел.
— Я понял, что ее больше ни о чем нельзя спрашивать, надо срочно отпускать. С извинениями. — Аркадий Кантор уселся на ручку кресла и принялся пощипывать короткие жесткие усы. — Там двое в самолете ее ведут и в Москве будут вести очень плотно. Но знаете, сегодня утром я получил ответ от нашего агента из Москвы. Воротынцева Алиса Юрьевна в восемьдесят третьем году была завербована КГБ. Вербовал ее майор Харитонов.
— Хорошие новости, — полковник тихо присвистнул. — Ей было двадцать, чем она занималась в то время?
— Училась в архитектурном институте. Информация получена из спецкартотеки Лубянки, часть которой три года назад удалось перекачать в компьютер, доступный нашему агенту. Там зафиксирован факт согласия на сотрудничество, число, подпись, фамилия и звание вербовщика. Все.
— В те годы пытались вербовать каждого десятого советского гражданина, особенно из интеллигенции, из студенческой среды, — заметил полковник, — но из тех, кто давал согласие, далеко не каждый добросовестно стучал. Бывало, вербовка носила случайный, формальный характер. Мне приходилось ловиться на эту удочку не раз, когда я работал с делами эмигрантов из бывшего Союза.
— Да, но обычно в картотеке имеются какие-то дополнительные данные. Причины вербовки, предполагаемый характер информации. А здесь — ничего. Кантор сполз с подлокотника в кресло, откинулся на мягкую спинку, прикрыл глаза. — Беда в том, что я послал запрос на нее три дня назад, когда был зафиксирован ее контакт с американцем. А ответ пришел только сейчас.
— Ну и что? Не вижу в этом никакой беды.
— Мои люди вели ее как профана, а не как профессионала.
— Понятно, — кивнул полковник, — и тебе кажется, она засекла наблюдение?
— Не знаю. С этой Воротынцевой я вообще ничего не могу понять. Первый шок у меня был ночью, когда ребенок выпалил имя Бренера, а она спокойно подтвердила факт своего давнего знакомства с сыном профессора. Именно тогда я и заподозрил, что она вовсе не пешка, а ферзь в этой игре. Мне даже пришло в голову, что не я ее прощупываю, а она меня.
— А тебе не пришло в голову, что профессионал не стал бы переть напролом и так рисковать? — улыбнулся полковник.
— Какой же здесь риск?
— Ну, предположим, связался бы ты с Сергеем Бренером, а он никакой Алисы Воротынцевой не знает, не помнит, в глаза не видел.
— Она подчеркнула, что они не виделись двадцать лет. Вот вы, например, можете навскидку, прямо сейчас, вспомнить кого-то, с
— Сразу не смогу, но, если подумаю, вспомню.
— Сергей Бренер тоже вспомнил. Причем моментально, — усмехнулся Кантор, я связался с одним из моих людей, работающих в охране семьи. Он придумал совершенно нейтральный повод, упомянул в присутствии Бренера ее имя. Тот заволновался, стал спрашивать, где она? Можно ли ее найти как-нибудь? Оказывается, они выросли в одной квартире, ходили в один детский сад, в одну школу. В общем, трогательная и совершенно невинная история. Подстроить, договориться заранее в такой ситуации просто невозможно. А для простого совпадения это как-то слишком сложно.
— Похоже, не мы первые уперлись в этот тупик, в правдивую и трогательную историю о детской дружбе, — усмехнулся Берштейн. — Между прочим, если бы ко мне четыре дня назад не поступили сведения, что агентура ЦРУ в Москве интересовалась в голландском посольстве старым московским адресом Бренера, мы бы так и прозевали американское вмешательство в операцию. Вот теперь кое-что сходится, а то я ломал голову, зачем здешнему резиденту адрес коммуналки, из которой Бренеры уехали двадцать лет назад?
— То есть, вы считаете, Воротынцева озадачила покойного Шервуда точно так же, как меня?
— Ну а с какой стати его куратор срочно запросил московский адрес Бренера?
— Однако они вряд ли успели узнать, что Воротынцева была завербована КГБ.
— Ну, теперь это для них не столь важно. Они вне игры. Шервуд владел уникальной информацией, он никому не верил, работал в одиночку и не любил делиться даже со своим куратором, — Берштейн потянулся в кресле, сцепил руки на затылке. — Ну, есть еще что-нибудь интересное?
— Кое-что есть, — кивнул Кантор, — мой агент вел их в аэропорту. Вот запись разговора в кафе.
Кантор поставил кассету. Кабинет наполнился шумом аэропорта Бен-Гурион, потом сквозь неразборчивый многоязыкий гул голосов прорвался отчетливый, громкий детский шепот:
«Я говорил ей, что здесь занято, но она не понимает ни по-русски, ни по-английски…»
«Чем она тебе мешает? Больше нет свободных столиков», — ответил спокойный женский голос.
Некоторые куски разговора полковник прослушал дважды. Потом встал с кресла и молча прошелся по просторному кабинету из угла в угол.
— С таким ребенком можно запросто завалить задание. Как говорят русские, я бы с ним в разведку не пошел. Слишком уж он сообразительный и любопытный, слишком много вопросов задает.
— А я бы пошел, — Кантор опять стал пощипывать свои короткие усики. — Но только его надо предупредить, что это разведка, а не увеселительная прогулка.
Глава 30
Стоя под горячим душем, Алиса сквозь шум воды услышала, как зазвонил телефон, и удивилась. Они прилетели ранним утром, сразу легли спать и проснулись только в пять часов вечера. Никто пока не знал, что они уже дома. Алиса не успела даже маме сообщить об этом, не хотелось объяснять, почему они вернулись раньше, и вообще она решила устроить небольшой тайм-аут, ни с кем не общаться в ближайшие два дня, тем более что сегодня пятница. Впереди выходные.