Образ врага
Шрифт:
«Хоть бы ГАИ остановила или шина прокололась. А может, поторговаться с ними? О чем? Что я могу предложить? Денег? Смешно… Информацию? Ну вот, я предлагаю. А им не надо. Они тупые исполнители и сделают то, что им приказано».
Джип свернул с шоссе на проселочную дорогу. Вокруг был мрак, даже от снега не делалось светлей. На миг Цитрусу показалось, что он уже где-то в глубокой преисподней и рядом с ним тупые широкоплечие черти с бритыми затылками. Пролетарии загробного мира. Они тихо деловито матерятся, шипят слюной сквозь зубы, от них воняет не серой, а вполне приличным мужским одеколоном.
За голыми деревьями
Ни слова не говоря, Цитруса вытолкнули на снег. Он тут же упал. У него страшно кружилась голова, ноги не держали. По расчищенной дорожке его повели к трехэтажному каменному дому, за шиворот впихнули в ярко освещенную гостиную.
Раскинувшись в бархатном кресле, за низким журнальным столом сидел Азамат в трикотажном спортивном костюме.
— Азамат, ты ничего не понял. Петька Мальков тебе наплел про меня, но ты не понял. Я сейчас все объясню, — быстро, хрипло затараторил Цитрус прямо с порога.
— А чего босой-то? — послышался голос из угла гостиной.
Цитрус взглянул и увидел, что на угловом диване сидит Петька Мальков. Рядом на маленьком круглом подносе коньячная рюмка, плоская, широкая, как блюдечко, ломтики лимона на тарелке и хрустальная пепельница. Почему-то от этого натюрморта Гарика затошнило так, что он испугался: сейчас вырвет прямо на персидский светлый ковер.
— Давай, Зоя Космодемьянская, выкладывай подробности, а то мы тебя действительно не поняли, — Мальков взял в ладонь плоскую рюмку, пригубил коньяк и облизнулся по-кошачьи.
Азамат молчал, сосредоточенно ковырял во рту зубочисткой, и казалось, этот процесс занимал его значительно больше, чем присутствие босого писателя с бледным, разбитым в кровь лицом.
— Дайте выпить мне, — прохрипел Цитрус, — выпить и покурить.
Азамат едва заметно кивнул громилам, которые стояли в дверях. Один из них не спеша подошел к столу, плеснул коньяку в рюмку, поднес ко рту Цитруса. Гарик жадно хлебнул, коньяк обжег разбитый рот.
— Развяжите руки ему, — пробасил Азамат, — пусть покурит.
От первой затяжки Гарика повело. Он почувствовал, что упадет сейчас, шагнул к пустому креслу и рухнул в него, как в яму.
— Я думаю, тебя тоже подставили, Азамат, — произнес он все так же хрипло, но уже немного спокойней, — я расскажу все по порядку. Но только есть детали, которых не помню.
— Ничего, мои ребята помогут тебе вспомнить, — утешил Азамат, — давай начинай. Слушаем тебя.
— Три дня назад мне позвонила девка, представилась корреспонденткой журнала «Плейбой», сказала, что хочет взять интервью. Я продиктовал ей адрес, она приехала. Мы поговорили, она записывала на диктофон. Что было потом, точно не помню. Вроде мы выпили. И пришел Карл Майнхофф.
— Что, прямо домой к тебе пришел? — Азамат шевельнул бровями.
— Как и когда он появился, я не помню. Но он был в моей квартире. Корреспондентка сказала, что через час подъедет фотограф, но это был Карл.
— Раньше он бывал у тебя в гостях?
— Нет. Никогда. Потом, когда я проспался, никого не было. Я хреново себя чувствовал, будто меня наркотиками накачали. Позвонил в журнал «Плейбой», чтобы узнать телефон корреспондентки и выяснить у нее, — что же произошло, откуда она знает Карла и почему пришла ко мне
— Ладно. И что вы делали втроем?
— Не помню. Туман в голове.
— Надо вспомнить, Гарик.
Цитрус заметил, как Азамат кивнул громилам, и все внутри сжалось.
— Я вспомню… я сейчас… я сам, — пробормотал он. Громила уже выдернул его из кресла.
— Не надо, я сам, — и тут же поперхнулся от легкого, несильного удара под ребра, — мы пили, кажется, водку и говорили…
— О чем?
— Я сейчас… не бейте больше…
Громила вопросительно взглянул на Азамата. Тот чуть нахмурился, показал глазами, мол, хватит пока с него, потом посмотрел на Цитруса и ласково сказал:
— Встань, Гарик, не валяйся на полу. Гарик тяжело поднялся с ковра и опять рухнул в кресло, дрожащей рукой взял свою сигарету, которая все еще дымилась в пепельнице, судорожно затянулся.
— Мы очень много пили, Азамат. Я боюсь перепутать. Только одно помню ясно, — он зажмурился и медленно, по слогам, произнес:
— Алиса.
— Какая Алиса?
— У Майнхоффа была в Москве баба много лет назад. Ее звали Алиса. Он мне как-то сказал о ней, еще давно, в Ирландии. Ты ведь знаешь, в начале восьмидесятых он учился здесь, в аспирантуре МГИМО. У него была любовь с какой-то Алисой. Вот про нее мы и говорили.
— Ты ее знаешь?
— Нет. Никогда не видел.
— Как фамилия?
— Карл не назвал фамилию. Он только говорил, еще тогда, в Ирландии, что это единственная женщина, на которой он хотел жениться.
Мимолетный разговор трехлетней давности, пустой треп за липкой стойкой бара в Дублине вспыхнул в памяти неожиданно ясно, как свет далекого спасительного маяка.
Азамат хочет узнать, кто такая Алиса. Его интересует любая информация о Карле Майнхоффе. Это шанс. Это спасение. Все остальное — черный мертвый туман, в котором нельзя уцепиться ни за одну реальную деталь. Говорить надо только правду, если поймают на лжи, опять начнут бить. Сочинять ничего нельзя, ведь неизвестно, насколько осведомлен Азамат.
— Мы говорили о женщинах. Спорили, — судорожно сглотнув, забормотал Цитрус, — я удивился, почему Карл столько лет с Ингой Циммер.
— Погоди, не тараторь, — поморщился Азамат, — когда и где вы говорили? У тебя дома три дня назад или в Ирландии три года назад?
— У меня все спуталось в голове, — жалобно простонал Цитрус, — мы оба раза говорили про эту Алису.
— Ладно, валяй, рассказывай, что помнишь, — махнул рукой Азамат, — потом будем разбираться.
— Да, я постараюсь ничего не упустить. Я спросил его про Ингу. Я видел ее в Дублине. Она совершенно железная баба, может замочить кого угодно, не моргнув глазом. Я сказал Карлу, что с такой женщиной, как Инга, не сумел бы и дня прожить, и спросил, неужели никого, кроме нее, нет? Он ответил, мол, была одна. Русская. Но та все получилось очень сложно. Он хотел на ней жениться, увезти к себе в Германию, но у нее был отец больной, она не могла его бросить. А теперь ему все равно, кто рядом. К Инге он привык. Алису любил по-настоящему. И до сих пор забыть не может, хотя расстались они не лучшим образом. Я спросил, мало, что ли, баб? Он ответил: такая одна. Я очень удивился, что в Карле есть это…