Обречённая
Шрифт:
Лукас ухмыляется. И правда милашка, понятно, почему Шарлиз так решила: высокий, с длинными волнистыми волосами и теплыми карими глазами.
– Как тебя зовут? – спрашивает он.
– Сэм. А ты, должно быть, Лукас-как-его-там.
– Единственный и неповторимый. Мой дядя Гил – художник, а я его тут сопровождаю.
– Сэм тоже художница, – вставляет Шарлиз, быстро же она оправилась.
Я качаю головой.
– Вовсе нет. Просто иногда рисую.
– И пишет красками.
– Не хотите еще шампанского? – спрашивает Лукас.
Я
– Пожалуй, – соглашается Шарлиз, и Лукас исчез в дверях. – Да он же с тобой флиртует! – зашипела подруга. – Забирай, уступаю по дружбе.
Не успела я и рта раскрыть, как вернулся Лукас с двумя полными бокалами.
– Прости. – говорит Шарлиз. – Только что вспомнила, что обещала… э… кое-что сделать.
И сбежала.
Я спрятала лицо в ладонях и покачала головой.
– Это не я придумала. Она.
– Проклятье, – Лукас снова ухмыляется и протягивает бокал. – Не пропадать же добру.
И я невольно беру бокал и отпиваю – всего глоточек, обещаю себе.
– Итак, почему ты сегодня пришел с дядей?
– Я немного рисую, так что он пригласил меня в качестве сопровождающего.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать. Ты всегда такая любопытная?
– Вообще-то, нет. Это все пузырьки виноваты. – Я хмуро заглянула в бокал и сделала еще глоток, чтобы проверить.
– А тебе?
– Что?
– Сколько тебе?
– Почти шестнадцать.
– И часто ты бываешь на таких вечерах?
– Ну и кто теперь любопытный? Только по принуждению мамы.
Лукас вдруг искренне рассмеялся.
– Что?
– Хоть меня и пригласил дядя, но заставила пойти мама. Выпьем за то, чтобы пережить этот вечер. – Он поднял бокал, мы чокнулись, и мне пришлось делать еще глоток. Это ведь тост. Воспитанные люди не отказываются, правда?
Я вновь нахмурилась.
– И когда бокал успел опустеть?
– Еще?
– НЕТ! Ни за что!
Краем глаза я заметила сквозь стеклянные двери, что в зале засуетились.
– Ой. Кажется, все уже рассаживаются.
– Мы можем сесть рядом?
Я покачала головой.
– Все места заранее расписаны. Я буду сидеть за самым скучным в мире столом.
– Рад знакомству, Сэм, – сказал Лукас, и я молча улыбнулась в ответ.
Я прошла в зал и села рядом с мамой за скучным столом важнейших людей. Лукас расположился в центре зала и теперь смотрел в другую сторону, а рядом с ним… о, понятно. Он оказался за одним столом с Шарлиз, и, глядя на этих двоих, я вдруг, по непонятной причине, почувствовала себя неуютно.
Или она теперь решит, что он свободен, и в очередной раз «по уши втрескается», или же вспомнит, что мы лучшие подруги, и выльет на него поток бестактных подробностей обо мне.
К счастью, первое более вероятно. С ним весело поболтать после шампанского, но вряд ли это зайдет дальше.
На случай, если у Шарлиз внезапно проснется совесть, я набрала ей сообщение под столом: «Он весь твой, подруга».
Обед выглядит аппетитно, пусть и с претензией на высокое искусство, хотя, может, я просто так голодна, что готова есть все подряд, только вот в этом платье даже дышать сидя тяжело. Я хихикнула про себя – представила фотографии, если швы и правда разойдутся. Но, попробовав первое блюдо, почувствовала тошноту, и принялась гонять остатки по тарелке.
Наконец обед кончился. Всю дорогу от дверей до машины приходится раздавать воздушные поцелуи и поцелуи в щеку. Лукас стоял в стороне и, увидев меня, с улыбкой кивнул.
И снова вспышки. Машина дожидается с открытыми дверями, и, скользнув в салон, я тут же сбрасываю туфли, заматываюсь в покрывало и расстегиваю пару пуговиц на спине. Мама заметила и покачала головой.
Я закрываю глаза и откидываюсь на сиденье. В голове пульсирует (многовато шампанского и маловато еды), и я принимаюсь воображать, чем разживусь, когда доберусь до кухни дома – до смерти хочется есть.
Я уже задремала, когда щелкнул микрофон водителя.
– Впереди авария, поедем в объезд. Путь проверили – безопасно, но… колоритно.
– Только этого не хватало, – вздохнула мама.
Сон как рукой сняло. Колоритно? Что это значит? В любом случае хочу посмотреть.
Сначала мы едем самым обычными улицами, но постепенно они все сужаются, а магазинчики сжимаются – где-то не хватает стекол, в других окна заколочены досками. Здания подпирают кучи мусора. На стенах то и дело попадаются надписи – кажется, «А2», хоть и читается с трудом. Повсюду слоганы, но на такой скорости их не разобрать. На углу пара человек пьет что-то, завернутое в пакет. Они смотрят на нашу машину с любопытством и презрением.
Еще поворот. У дверей домов тесно жмутся друг к другу люди. Они что, спят прямо на улице? От изумления у меня глаза на лоб полезли.
Мы остановились на «красный».
К машине подошла женщина и постучала в стекло. Оно тонированное: я вижу, а меня – нет. На руках женщина держит ребенка, другой, постарше, цепляется за ногу.
– Прошу, мне нечем кормить детей, – говорит она. – Умоляю!
Младенец, кожа да кости, таращится, полуприкрыв глаза, да и сама женщина и другой ребенок выглядят не лучше. Ужас охватывает меня, подступает тошнота, я не верю собственным глазами.
– Мам?
Нет ответа.
– Мам! – Я обернулась. Лицо пустое, глаза смотрят прямо. – Ты что, не видишь? Нужно помочь!
Но тут загорелся «зеленый», и мы уехали.
8. Ава
Сэм уже ждала в комнате дополнительных занятий. Почти легла на стол, положив голову на руки. Глаза закрыты.
Я громко хлопнула дверью.
Она подскочила и выпрямилась. Зевнула. Бледная, под глазами залегли тени.
– Все в порядке? – спрашиваю я.