Обреченные на победу
Шрифт:
Я не смог удержаться и не съязвить.
– Ты заслужил это право. Так уж получилось, что ты занял очень удобную позицию.
– Позиция – это самое главное, мать постоянно говорила мне об этом.
– У тебя была странная мать, – сказала Джесси. – Эй, Сука, который час?
– Что?! – изумился я.
– Я говорю с голосом, который звучит в моей голове, – пояснила она.
– Хорошее имя ты ему придумала.
– А как ты назвал свой?
– Задница.
Джесси кивнула.
– Тоже звучит неплохо. Ладно, Сука говорит мне, что сейчас четыре часа дня с небольшим. У нас остаётся
– Не знаю, не знаю. Хотя мне кажется, что четыре раза – предел для меня, даже такого молодого и суперусовершенствованного.
– Не волнуйся так сильно. Это означает, что у нас с тобой есть время немножко вздремнуть.
– Взять одеяло?
– Не прикидывайся дурачком. То, что я занималась сексом на ковре, вовсе не значит, что я хочу спать на нём. У тебя есть свободная койка, воспользуюсь ею.
– Ты хочешь сказать, что мне придётся вздремнуть в одиночку?
– Напомни мне составить тебе компанию, когда я проснусь.
Я напомнил. Она с готовностью составила мне компанию.
– Чёрт побери! – воскликнул Томас, подойдя к столу с подносом, настолько загруженным едой, что мне было удивительно, каким образом он все это тащит. – По-моему, мы все стали чересчур красивыми?
Это была совершенная правда. Все «Старые пердуны» выглядели на удивление хорошо. Если бы Томас, Гарри и Алан захотели пойти в фотомодели, агентства устроили бы за них хорошую драку. Из нас четверых я определённо мог бы считаться гадким утёнком, но и я… был красавцем. Что касается женщин, то Джесси имела ошеломляющую внешность, Сьюзен выглядела ещё лучше, а Мэгги так вообще превратилась в настоящую богиню. Она сделалась так прекрасна, что глаза с трудом это выносили.
Вообще-то мне было больно смотреть на всех нас. Это была хорошая щемящая боль, порождённая благоговением или чем-то в этом роде. Все мы несколько минут сидели молча, разглядывая друг друга. И не только мы. Окинув взглядом огромный зал, я не увидел ни одного некрасивого человека. Это было изумительно и почему-то вызывало тревогу.
– Нет, это невозможно, – внезапно обратился ко мне Гарри. – Я тоже смотрю, смотрю вокруг. Чёрт возьми, ведь просто не может быть, чтобы все эти люди в своей первой молодости выглядели такими же красивыми, как сейчас.
– Не переваливайте свои комплексы на других, Гарри, – ответил Томас. – Что касается меня, то я точно знаю, что меня сделали куда менее привлекательным, чем я был в годы зелёной юности.
– Зато ваш цвет сейчас точь-в-точь соответствует зелёной юности, – не остался в долгу Гарри. – И даже если мы исключим нашего Фому неверующего… * [5]
– Сейчас вернусь к себе, встану перед зеркалом и буду плакать, – перебил его Томас.
– Всё равно не может быть, чтобы все возродились в своём прежнем виде. Могу вас уверить, что я в двадцать лет не был настолько хорош. Я был жирным. Имел множество прыщей. И уже начинал лысеть.
5
Томас – англоязычная форма древнееврейского имени Фома. Фома неверующий – один из двенадцати апостолов, не поверивший в воскресение Христа до тех пор, пока не прикоснулся к ранам.
– Перестаньте, – потребовала Сьюзен. – Вы меня нервируете.
– И я хочу попытаться что-нибудь съесть, – подхватил Томас.
– Теперь, когда я выгляжу так, – Гарри взмахнул в воздухе рукой и указал на своё тело, как будто представлял новейшее техническое изделие, – я могу над собой посмеяться. Но должен сказать, что, новый, я имею очень мало общего со мной старым.
– Только не говорите, что вас это беспокоит, – усмехнулся Алан.
– Есть немного, – сознался Гарри. – Хотя результат мне нравится. Но когда кто-то дарит мне лошадь, я внимательно смотрю её зубы. Почему мы настолько красивы?
– Хорошие гены, – сказал Алан.
– Несомненно, – согласился Гарри. – Но чьи? Наши? Или чего-то, выращенного ими в каких-то своих лабораториях?
– Мы все сейчас стали такими, что лучше некуда, – сказала Джесси. – Я уже говорила Джону, что это тело совершеннее, чем когда-нибудь было моё настоящее.
– Я тоже так выражаюсь, – как всегда, неожиданно для всех вмешалась Мэгги. – Я говорю: «моё настоящее тело», когда имею в виду старое. Получается, что это тело никак не превратится для меня в настоящее.
– Оно вполне настоящее, сестричка, – откликнулась Сьюзен. – Если тебе захочется пописать, это сможет сделать только оно. Я это уже усвоила.
– И это я слышу от той самой женщины, которая бранила меня за излишнюю откровенность! – возмутился Томас.
– Лично я считаю, – объявила Джесси, – что, занимаясь нашими телами, они потратили немного времени на то, чтобы заодно обновить и всё остальное.
– Согласен, – отозвался Гарри. – Но это не объясняет, зачем они это сделали.
– Чтобы мы чувствовали себя связанными друг с другом, – предположила Мэгги.
Все переглянулись.
– Ну-ка, ну-ка, – пробормотал Гарри, – посмотрим, кто вылупится из этой куколки.
– Сделайте милость, Сьюзен, укусите меня, – попросила Мэгги.
Сьюзен усмехнулась:
– Видите ли, одним из основных положений человеческой психологии является то, что мы все испытываем симпатию к людям, которых находим привлекательными. Кроме того, все присутствующие здесь, даже мы с вами, не знакомы друг с другом и имеют очень мало шансов на то, что в столь короткое время сумеют завязать дружеские отношения. Сделать нас такими, чтобы мы нравились друг другу, – это шаг к установлению связей. Или послужит таким шагом, когда начнётся наше обучение.
– Не понимаю, какая польза для армии в том, что мы будем всё время пялить глаза друг на друга, вместо того чтобы воевать, – усомнился Томас.
– Дело вовсе не в этом, – ответила Мэгги. – Сексуальное влечение – лишь одна из не самых важных сторон проблемы. Вопрос в том, чтобы обеспечить быстрое возникновение доверия и преданности. Люди инстинктивно доверяют и испытывают желание помочь тем, кого находят привлекательными, независимо от наличия сексуального влечения. Именно поэтому дикторы всегда привлекательны. И в школе красивым детям не приходится так напряжённо работать, как всем остальным.