Обреченный мост
Шрифт:
— Чего ти арешь? — снова спросил он, перекрикивая сухой стрекот автомата.
— Тьфу, блин! — запнулся Яшка Цапфер на мгновение и поправился скороговоркой: — Гитлер капут, конечно! За Сталина-а!.. — затянул он по новой.
— Полундра! — отозвалось эхом с другой стороны.
С тылу мечети был ещё один вход — «бабий», как пояснил знаток мусульманских традиций Шурале Сабаев. Этаким деревянным балкончиком с резной лесенкой со двора и совсем узкий — надо полагать, для прохождения в чадре и на ощупь. О нём либо мало кто знал, либо не сразу вспомнили. Поэтому Арсений Малахов и негласно порученный на его попечительство Мигель Боске со своим адъютантом Родриго подоспели вовремя. Как только морской пехотинец вскочил на высокое крыльцо этого входа, в узкую его нишу сунулась панически перекошенная физиономия под лакированным козырьком фуражки, не то смуглая, не то закопченная до бронзового отлива.
Мгновенно оценив по серебряным звездам в петлице унтер-офицера, Арсений схватил его за грудки, так что фуражка кувыркнулась за спину, и выдернул наружу.
— Хэнде хох! — гаркнул он в самое лицо немца, и вдруг словно запнулся с разбегу. Отпрянул, не выпуская отвороты серого кителя и снова вглядываясь в тёмную бронзу лица, показавшегося ему как-то, чем-то… — Что за..? — невольно обернулся Арсений назад.
Туда, где под узкой лесенкой, прикрывая его, целился из трофейного «шмайссера» лейтенант Боске.
Не то на «бабий вход» целился, за спину морского пехотинца, не то…
— Что за..? — только и успел повторить Малахов, как выяснилось, что «H"ande», которым следовало бы сейчас быть «Hoch» — заняты. По крайней мере одна рука. Вторую немец с наполеоновской амбицией держал за пазухой кителя.
Впрочем, оттуда выглядывал белый лоскут бинта.
А вот в той, что была свободна и цела, гауптштурмфюрер СС держал «Парабеллум».
Арсений даже не расслышал выстрела, чтобы понять, с какой стороны он раздался. Так бывает, если совсем уж рядом. Только почувствовал жгучую резь в боку…
Керчь. Рабочий поселок «колонка»
Войткевич и новик
Большей частью больничный городок лежал в руинах, даже бурьяны проросли сквозь прорехи дощатых полов в павильонах амбулатории. Так что тут они никого не встретили, благополучно миновав и обезглавленную гипсовую роженицу, и вазу фонтана со сломанным стулом на пересохшем дне.
Иное дело, когда подошли к барачному зданию клиники, обрушенному только на треть. С немецкой аккуратностью горы кирпичного боя были собраны в подобие крепостной стены, сразу за которой трещали мотоциклеты, порыкивая, отъезжали колонной санитарные фургоны. Мелькали санитары — унтера с устаревшими, пятиугольными погонами времен рейхсвера. Видать, пришла пора интендантской службе скрести по сусекам. Курила на ступенях больницы группа врачей в белых халатах поверх офицерских мундиров.
Впрочем, на подконвойную они посмотрели куда с большим интересом, чем на конвойных, но никому из немцев и в голову не пришло лезть не в свою парафию. В общем, остались разведчики незамеченными.
Но вот когда троица вышла к зданию заводской кухни-фабрики…
Отстроенная с заводским же размахом и не без ампирной претензии, она пострадала мало, судя по тому, что следов ремонта было немного. И даже напротив: подкрашенная охрой рустовка, свежая побелка придали бы ей вполне довоенный вид, если б над застеклёнными дубовыми дверями не распластался имперский орел: «Der Offiziere und der Unteroffiziere Klub». То есть «Клуб» для всех, поскольку рядовых «шутце» в вермахте к тому времени было один на троих унтеров. Вот только «официрен» шёл в зал довоенного ресторана по парадной лестнице, а «унтер» — в бывшую столовую.
Публики здесь, несмотря на утренний час, хватало. Должно быть, отпускники и выздоравливающие из госпиталя спешили спустить жалование, пока живы. Но и тут всего, что случилось — обнаглевший на ресторанных харчах часовой у застеклённых дверей, отчего-то неистребимо напоминающий швейцара, сделал им зверскую рожу и махнул дулом «Маузера», дескать: «А ну, не порть аппетит господам офицерам! Проходи стороной!» На что «фельдфебель» Александр Новик, от природы обладавший аристократичной внешностью, сделал такую высокомерно-изумлённую гримасу, что «метрдотель» сам вытянулся по команде «смирно».
Чуть погодя, — ещё не исчезли из виду, переходя трамвайные рельсы в сторону развалин «дворца ИТР», две фигуры в камуфляжных штормовках и бабье тряпьё между ними, скрывавшее изящную фигурку провинциальной музы, — на порог «Клуба офицеров унд…» вышел оберстлейтнант.
Эрих Мёльде, в чёрном, наброшенном на плечи реглане глянул в сторону конвоя и, прежде чем зарыться лицом в пригоршню, подкуривая, задумался. Даже, отведя ладонь, повернул голову в полупрофиль, точно курица, чтобы рассмотреть одним глазом: «Кого они там ведут?..» Но, увидев знаменно трепещущие полы коричневой юбки, подбитой ветром, хозяйничающим на широкой и порожней «Woikow Strasse», тут же было забыл о конвое: «Не то… Должно быть, опять местный комендант обнаружил очередное “подполье” у себя под подушкой. Подполье мнимое и утомительное своей бессмысленностью и бюрократической волокитой. Вот и ведёт патруль полевой полиции…»
Эрих вдруг замер, уставившись на трепещущий огонек спички. Спичка погасла, пустив кислый виток дыма. «Так ведь нет, не полевая полиция…»
Не то чтобы полицай-комиссар знал в лицо немногих солдат своего взвода, но у него перед внутренним взором вдруг отчётливо возник шитый якорёк на рукаве над двумя полосами фельдфебеля. Родовой знак береговой артиллерии. «А почему, собственно, береговая охрана?.. — поднял голову Мёльде. — Кого бы они там не задержали у себя на берегу, они должны были тотчас сдать задержанного в “Feldpolizei”. А эти…»
Он резко, так что невольно дёрнулась щека под повязкой, обернулся. «Вон куда забрели, — он даже на секунду забыл о вновь проснувшейся боли. — А куда, собственно?..»
«Эски-Меджит». Die vergeltung [44]
— Ваня! — крикнул Малахов через плечо Заикину и, схватившись за бок, опустился на колени у входа.
Великан Заикин довольно бесцеремонно распихал плечами Боске и его тщедушного Санчо Панса, и с кряхтением взбежал по резной лесенке, грозя обрушить хлипкие ступени. Пыль и труха взвились за его растоптанными ботами.
44
Возмездие (нем).
— Ты как? — мгновенно сообразил он ситуацию и припёр мощным локтем немецкого унтера к стене.
Локоть, пришедшийся на горло гауптштурмфюрера, наверное, показался тому ножом гильотины, но почему-то тупым. «Парабеллум» бессильно загремел на доски крылечка, сам старший унтер-офицер захрипел.
— Нормально, — простонал Арсений, опираясь одной рукой о приклад.
— Язык? — уточнил Заикин у Малахова, кивнув на немца мельком…
Но вдруг замер и обернулся на пленного снова.
— Это не..? — с тяжестью мельничного жернова прокрутилось в его мозгу осмысление.