Обретенное счастье
Шрифт:
Император любил азартных картежников, сам был таков, а императрица Екатерина Алексеевна их не переносила. Она частенько так про них высказывалась: «Эти люди никогда не могут быть полезными членами общества, потому что привыкли к праздной и роскошной жизни. Они хотят всю жизнь свою провести в этой пагубной игре и, таким образом лишая себя всего своего имения и нисколько об этом не заботясь, делают несчастными и других, которых они обманывают и вовлекают в игры».
До недавнего времени Екатерина полагала Строилова существом вовсе незначительным, но безобидным, мол, чем-то вроде любимых императором игрушечных солдатиков. Однако со вчерашнего дня отношение ее к Строилову резко изменилось. За ужином Петр, никогда не упускавший случая, подвыпив, публично высказать жене свое пренебрежение, вдруг принялся громко, издевательски хохотать, когда Екатерина принялась обсуждать с президентом камер-коллегии действительным тайным советником Мельгуновым число городов в Российской империи, точного количества которых не знали нигде, даже в Сенате.
Екатерина вообще старалась примениться ко всякой обстановке, в которую попадала, как бы ни была она противна ее вкусам и правилам; повергнуть в замешательство ее было трудно, да и ко многому она в жизни привыкла, но все-таки, как любую женщину, ее ранило столь злое и откровенное пренебрежение мужа. Придворные тоже всякого навидались в отношениях этих коронованных супругов и, будучи людьми искушенными и осторожными, просто делали вид, что ничего не слышат и не видят. Однако Валерьян Строилов, подбодренный изрядным количеством бокалов венгерского и малаги, громко подхихикнул императору, за что и удостоился здоровенного тычка в бок от своего соседа и быстрого, как молния, взгляда Екатерины. Вообще говоря, она не была злопамятной, но, как никто другой, умела чужую глупость делать орудием своего честолюбия, чужую слабость обращать в свою силу…
Прошло три дня. И вот императрица как бы случайно повстречала в только что отделанной античной зале графа Валерьяна. Государыня глянула на него с выражением, кое показалось графу более чем приветливым. Проницательная Дашкова ощутила приближение грозы, ибо улыбка Екатерины напоминала блистание далеких зарниц. Строилов же, проницательностью не отличавшийся, принял как должное, когда императрица, умильно осведомившись о его здоровье, произнесла:
– Счастлива нашей встрече, граф. Но вижу, что краски, в которых я вас прежде воображала, во многом уступают даже яркости вашего наряда, не говоря уже о розах, которые цветут на ваших щеках!
Одежду Строилова и впрямь никак нельзя было назвать бесцветной и однообразной. Малиновый бархатный кафтан; белые гроденоплевые штаны, застегнутые ниже колена золочеными пряжками с каменьями; ярко-голубой камзол, шитый блестками; желтые шелковые перчатки; часы с короткой цепочкою, на которой болталось не менее пяти брелоков и печаток; белье тончайшее; манжеты из дорогого кружева; белый батистовый накрахмаленный галстук. Волосы надушены, напудрены и придавлены щипцами с той именно силою, которая образовывала модную прическу а l'oiseau royal… Валерьян полагал себя неотразимым.
От издевательского и двусмысленного комплимента императрицы голова пошла кругом. Он уже видел себя новым фаворитом сей прекрасной властительницы. А поскольку щедрость ее к своим друзьям была всем известна, от Петра же он получал лишь самое незначительное содержание и жил в основном за счет карточных выигрышей (увы, куда более редких, чем проигрыши), то мысленно уже распрощался со своим прежним покровителем. Когда же Екатерина шепнула Дашковой – достаточно, впрочем, громко, чтобы граф мог расслышать: «Как он хорош! Как он прекрасно держится!» – он счел счастье свое уже свершившимся и потащился за Екатериною в ее покои, как бычок, идущий за телушкой, не зная, что его ведут на бойню.
За легким, игривым разговором, прерываемым многозначительными взглядами и улыбками, пили черный кофе. Императрица и Дашкова вкушали его с видимым удовольствием, не разбавляя; Валерьян же Строилов, раз хлебнув, ощутил сильнейшее сердцебиение и принужден был добавить в чашку добрую порцию густых сливок. Кофе Екатерине всегда варили из одного фунта на пять чашек; после нее лакеи добавляли воды в осадок и наслаждались вполне крепким напитком, а после них еще и истопники переваривали!
Что до графа, то он предпочел бы большое звено белужины и бокал шампанского. Но удостоиться от государыни приглашения на чашку ее кофе мог далеко не каждый; вдобавок Екатерина настойчиво выспрашивала Строилова обо всех его делах, и, небрежно развалясь на кушетке, он отвечал на эти вопросы, не то жалуясь, не то восхваляя себя:
– Я за картами мот! При первом проигрыше закипит кровь, как смола на огне, а меня унимать трудно!..
И Екатерина его ничуть не порицала. Напротив, глядела восхищенно, словно крупные проигрыши были бог весть какой доблестью. В этом умении дать человеку почувствовать, что есть в нем лучшего, и была тайна неотразимого обаяния, какое Екатерина производила на тех, кому хотела нравиться…Одним словом, Валерьян готов был пасть к ее ногам и признаться в своей давней и тайной страсти еще прежде, чем она произнесла, сопроводив свои слова особенно приветливым взглядом ясных очей:
– Я в вас нуждаюсь ныне гораздо больше, чем вы во мне. Но настанет время, и я воздам сторицею!
Ее взор обещал, обещал, манил, и Валерьян воскликнул с воодушевлением:
– Исполню все, что вы пожелаете!
– Друг мой, – проворковала императрица, – мне желательно вас женить!
Разверзнись сейчас потолок и обрушься в покои, Строилов был бы поражен менее, чем этими словами. Она что, издевается?! Он вытаращился на императрицу, сидевшую напротив с невинным видом. Тут еще Дашкова подлила масла в огонь:
– Я считаю героическим мужеством не храбрость в сражении, не удальство в поединках и попойках, а способность жертвовать собою и долго страдать, зная, какие мучения еще ожидают вас впереди!
Страдать? Мучения?! Валерьян дико водил глазами от одной собеседницы к другой, как вдруг его осенило: да ведь императрица, заботясь о судьбе их будущих сношений, хочет подыскать прикрытие, требуемое приличиями! Хоть великосветский брак поддерживался искусством давать друг другу свободу, все ж какая-то там где-нибудь в отдалении существующая жена будет защитою от сплетен.
Вообще-то была одна женщина, на которой Валерьян был бы не прочь жениться, но она не имела никаких средств; вдобавок была его кузиною, хотя их отношения давным-давно уже вышли за рамки чисто родственных. Анна была превосходною любовницею; и Валерьян рассудил, что она и впредь может таковой остаться. Ведь выгодный брак – это именно то средство, какое ему сейчас сильнее всего необходимо для поправления дел своих! И тут-то вероятность удачи сильнее, чем в картах. Уж наверняка императрица позаботится, чтобы ее будущий фаворит был хорошо обеспечен.