Обручальный кинжал
Шрифт:
А через два дня я начала неимоверно скучать. Мне не хватало его голоса, прикосновений его рук, его запаха, его взгляда… Я потерянной тенью бродила по коридорам замка, и любое дело валилось у меня из рук, аппетит совершенно пропал, и даже няня вызывала только раздражение.
Глядя на это, мать как-то уговорила отца сменить гнев на милость, и к нам приехал Чистомир. Однако даже друг детства не смог развеять моей тоски.
— Что ж, — сказал он после нескольких неудачных попыток меня растормошить, — диагноз понятен.
— Любовь? — удивилась я. Почему-то именно так назвать мои чувства к Жадимиру я еще не догадалась.
— Любовь, — сказал Мирик и печально вздохнул. — Знаешь, а я ведь ревную. Не знаю, как я смогу отдать мою любимую Милку в руки какого-то мужика, пусть даже он и вызывает в твоих глазах такое сияние.
Он крепко обнял меня, уткнувшись подбородком в мою макушку.
— Скажи, только честно, что ты сейчас чувствуешь? — прошептал он.
— Я хочу, чтобы это был не ты, — честно ответила я.
— Ясно. — Мирик на миг прижал меня еще крепче, так, что стало больно, и сказал: — Не унывай. Если он испытывает к тебе те же чувства, что и ты к нему, все у вас будет хорошо.
— А если нет? — Страх сжал мое сердце. Так я не боялась даже перед грозой.
— Если нет, тебе будет больно, — с состраданием сказал Чистомир. — Но это ты переживешь, обещаю. В любом случае я хочу, чтобы ты всегда помнила о том, что я на твоей стороне и что я тоже люблю тебя.
Когда Чистомир уезжал, нанеся необходимый визит вежливости моему отцу, я даже не вышла его проводить. Я просто сидела на кровати и ждала, а чего — сама не знала.
И дождалась.
Через два дня отец вызвал меня к себе в кабинет. Я вошла, апатичная ко всему, склонилась в дежурном поклоне, только после этого подняла глаза… и увидела Жадимира.
Пространство и время каким-то образом сжались, и буквально через секунду я была уже около любимого, обвив руками его шею.
Жадимир холодно придержал меня, чтобы я не упала, и осторожно освободился от объятий. Его лицо, как и остальных присутствующих в кабинете, ничего не выражало.
— Ясноцвета! — ледяным тоном произнес отец.
Этого мне хватило, чтобы прийти в себя.
— Прошу прощения, — прошептала я виновато.
— Я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал отец.
За моей спиной раздался шорох. Низко кланяясь, Ножовы — отец и сын — вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
— Беркут Ножов просил твоей руки для своего сына, — сообщил отец. (Я попыталась сохранить на лице спокойствие, но мне это не удалось. Рот так и расплывался в улыбке.) — Что ты думаешь по этому поводу?
— Я люблю Жадимира и очень хочу выйти за него замуж.
Отец отвернулся от моего счастливого и преисполненного надежды лица и долго смотрел в окно, пока я не успокоилась и мое лицо не стало способным удерживать на себе спокойную и вежливую маску.
— Как я уже сказал, — после долгого молчания произнес он. — Жадимир — это не тот зять, которого я бы хотел иметь. Однако я понимаю, что запрещать тебе сейчас что-либо бесполезно. Поэтому запомни, Ясноцвета, что у тебя есть право совершить только три ошибки. Потом, не обижайся, я буду обращаться с тобой, как с безмозглой курицей. Можешь выходить за него замуж.
— Спасибо! — Никогда в жизни я не была так благодарна отцу.
— Но!.. Я хочу выдвинуть несколько условий.
Как же без этого!
— Я на все согласна, — поспешно ответила я.
Отец поморщился, будто я была ему противна, и позвонил в колокольчик, который стоял на письменном столе.
Когда в кабинет вернулись Ножовы, отец озвучил свои условия нашего брака с Жадимиром.
— Во-первых, Ясноцвета не отдаст свой родовой кинжал. Для совершения обряда замковые маги изготовят копию.
Беркут Ножов кивнул. Было бы глупо рассчитывать на то, что Ясноград Крюк позволит старинной реликвии, которая досталась мне в результате решения магов Дома еще в день моего рождения, уйти из рода. Этот кинжал перерезал не только мою пуповину, впервые вкусив мою кровь, но и пуповины многих и многих Крюков до меня еще тогда, когда они еще даже не были Крюками, а простыми, но крайне властолюбивыми аристократами из удельного княжества.
— Во-вторых, брак будет заключен деревенским жрецом, а не магами Дома.
— Что? — одновременно крикнули мы с отцом Жадимира.
Брак, который заключил жрец, мог быть расторгнут в любой момент, причем даже не королем, а Владетелем — или его уполномоченным — того домена, на чьей территории обвенчалась пара. Только обряд брака, который совершали маги Дома, считался нерушимым, на всю жизнь, и только тогда на магическом гобелене в королевском тронном зале между нашими с Жадимиром именами протянется золотая нить.
— Да, — сказал отец. — Я согласен на брак только при таких условиях. Если через три года Ясноцвета по-прежнему будет хотеть быть женой Ножова, я позволю магам Дома их обвенчать. Естественно, что дети, рожденные в этом браке до его магического заключения, будут Крюковыми.
— Я согласна! — пропела я. Что за глупые условия! Самое главное — я буду рядом с ним, моим любимым!
— Я не согласен! — прошипел Беркут Ножов, подходя ближе к столу и нависая над сидящим отцом. — Что это за бессмысленное условие?
— Сиятельный Владетель Крюк, — подсказал отец. — Ты забыл это добавить.
— Приношу свои извинения, — процедил сквозь зубы Беркут. — Сиятельный Владетель Крюк.
— Очень даже осмысленное условие, — хищно улыбнулся отец, которого совершенно не взволновала злоба Ножова. — И ты это знаешь. Если не согласен — убирайся из моего замка. Я завтра же выдам дочь за младшего Дуба, и он быстро ее утешит.