Обручённая со смертью. Том первый
Шрифт:
– А так? – нет, он не прикоснулся ко мне, не щёлкнул пальцами и не взмахнул перед моим носом волшебной палочкой, а просто совершил неопределённое движение рукой над моей макушкой и затылком, при чём довольно плавное и завораживающее – может поэтому я не дёрнулась и не отпрыгнула от него в сторону. А может он сам удержал меня на месте каким-то лишь ему известным трюком. В какой-то момент я поняла, что не могу пошевелиться, попросту оцепенев и, не моргая, «позволила» этому иллюзионисту-гипнотизёру творить со мной непонятные вещи.
Понятия не имею, как описать то, что со мною случилось, но началось всё с будоражащего покалывания по позвоночнику, словно что-то там начало раскручивать
Правда, не совсем в лежачем. Скорее, это было похоже на эффект виртуальной реальности в 3Д очках, хотя намного реалистичнее, поскольку вместо внешней картинки меня или мне вживили чужие ощущения, эмоции и даже желания. Но, как выяснилось позже, не совсем чужие.
Просто в один момент они возымели надо мной подавляющую силу, превосходя моё реальное состояние стократно и воспринимая новые кадры «происходящего», как за неотъемлемую часть моей памяти и заново осмысленной сущности. Я не просто лежала и смотрела в белоснежный потолок, я узнавала это место, и даже чувствовала, как часто дышу животиком (точнее, диафрагмой) и дёргаю ручками-ножками, открывая ротик и… Агукая?!..
«Прелесть, а не ребёнок. Такая спокойная и внимательная, с ней вообще никаких проблем, чем с другими.» – откуда-то со стороны или из глубокого «тоннеля» раздался знакомый, немного расслоенный голос. Нянечка? Откуда я знаю, что это нянечка?
А потом я увидела и её, склонившуюся над моей кроваткой и несдержанно улыбающуюся самой искренней, невероятно доброй и лучистой улыбкой, на которую только способен человек.
«Разве как-то могло быть иначе?» – зато его голос звучал почти чётко и определённо, только никакой паники и ужаса я больше не испытывала. Скорее, наоборот. Стоило ему появиться и частично перекрыть собой потолок, глядя на меня сверху вниз необычайно синими глазами, как мне тут же очень-очень сильно захотелось дотянуться до него. Что я и попыталась сделать, заулыбавшись во весь рот, издав пронзительный, явно требовательный «клич» и протянув к нему свои кукольные ручонки. А какая меня при этом затопила волна чистейшей радости, особенно, когда он улыбнулся мне в ответ чуть поджатыми губами и его невероятно большие пальцы коснулись моей чувствительной ладошки. Я тут же хватанула его за мизинец и снова восторженно вскрикнула.
«Вы ей определённо понравились. Смотрит так, будто знает вас уже не первый день.»
«Чувствует силу и безопасность. В эмоциональном плане они больше всего восприимчивы, поэтому на всё реагируют интуитивно и неосознанно. Чистейшее доверие и любовь. Жаль, что с возрастом они притупляются.»
Он был прав. Я действительно испытывала безмерное чувство безопасности, просто сказочное умиротворение и полное доверие именно к нему, без каких-либо примесей сомнений и прочих «задних» мыслей. Мыслей, кстати, вообще никаких не было. А то, о чём говорили эти двое, понимала не сколько маленькая Настя, а та, кто вспоминал за неё данный эпизод двадцатилетней давности. Правда, и он вскоре сменился.
В этот раз я уже сидела и меня окружали ярчайшие краски летнего парка. Гигантские деревья, переливающаяся в ослепительных лучах полуденного солнца густая листва и я посреди всего этого великолепия, сидя на пледе с многострадальным
«Настенька, солнышко, смотри, кто пришёл.» – сюсюкающий голос мамы отвлёк меня от моего нешуточного увлечения. Я подняла голову как раз на привлёкшее моё внимание движение со стороны, с последующим перекрытием чьей-то внушительной тени светящего сверху солнца.
«Ика!» – вырвалось из моего рта восторженным визгом и тут же, забыв напрочь о беспомощном пупсе, потянулась обеими ручками к нагнувшемуся ко мне Найджелу Астону.
«Какая ты уже большая!» – от вида его улыбающегося лица и при звучании бархатного баритона меня прям сильно-сильно накрывало, переполняя недетским восхищением с искренним порывом обнять его и никогда больше не отпускать. Наверное, таких неописуемо распирающих чувств и ничем не запятнанной привязанности к кому-то ещё, я больше никогда не испытывала за всю свою прожитую жизнь. По крайней мере, ничего подобного я не могла ни вспомнить, ни хотя бы представить. Просто к кому-то, кто вот так приходил к одной лишь тебе и увлекал своей настолько яркой и впечатляющей личностью, что другие на его фоне банально меркли, размываясь нечёткой серой дымкой на самых дальних затворках нестабильной памяти.
«Я пришёл с тобой попрощаться. Мне нужно «уехать», надолго.»
«Ниаа! Ниии!» – но ещё меньше я ожидала, что в одно мгновение окружающий нас мир безвольно рухнет и поднимет мрачное облако мертвого пепла, враз перекрывшего и небо, и солнце своим чёрным столпом беспросветного мрака. Не буквально, конечно, но судя по резкой смене настроения маленькой Насти, именно так всё в тот день для неё и произошло. Ещё совсем недавняя радость и чистейшая детская любовь были безжалостно смяты и тут же растерзаны в клочья несоизмеримым чувством боли, беспомощного отчаянья и непомерного горя. Она не просто поняла, что ей только что сказали, она это прочувствовала так, как и должно. Нет, не через слова. Ведь они никогда до этого не общались словами и звуками, разве что Найджел говорил вслух чисто для окружающей публики.
И меня, естественно, тоже затопило этим всесметающим шквалом неподдельного чувства предстоящей потери, от которого защемило сердце не менее сильно, чем у маленькой Насти.
«Обещаю, я обязательно вернусь. Ты же знаешь, что так и будет. А ты обещай меня ждать и расти хорошей девочкой и настоящей умницей.»
«Ниаа! Ика, ниа!» – я протяжно подвывала и хваталась за тёмную ткань шёлковой сорочки Астона обеими ручонками, будто это могло его остановить или, по крайней мере, заставить передумать. Но я чувствовала, что он не передумает и тем безжалостней кромсали моё сердце клинки бескрайней для столь маленького ребёнка безнадёжности.
«Я вернусь за тобой и ничто этого не изменит.» – он прошептал мне это в висок, осторожно прижимаясь губами к нежнейшей коже и оставляя на ней неимоверно осязаемый отпечаток. И голос его звучал прямо в голове и чуть ли не во всём тельце, растекаясь по крошечным венам и артериям пульсирующими змейками первозданных эмоций и ни с чем не сравнимых ощущений, которые в конечном счёте замыкались хваткими витками одной цельной спирали на позвоночнике. И чем крепче они его оплетали, тем быстрее затягивались ещё совсем недавно глубокие раны от переживаемой боли, притупляя и усыпляя нанесённые ею «порезы» с ноющим отчаяньем.