Обручев
Шрифт:
Только насчет обеспеченности пан профессор ошибся. Богатой обручевская семья никогда не была. Все в роду — военные, все — честные служаки, люди долга, много работали, мало имели... Недаром один из предков мужа, тот, что строил крепость Динабург и внес в свой семейный герб изображение крепости, оставил сыновьям по половине карандаша, как символ бережливости и трудолюбия. Этот «трудолюбивый карандаш» хранился у ее мужа.
Когда Александр Афанасьевич, выйдя в отставку, купил скромное именьице Клепенино близ Ржева, все родичи дружно осуждали его. Имеет ли смысл покупать землю, когда крепостное право наверняка будет отменено?
Эмилии
Александр Афанасьевич всегда был военным, в отставку вышел в генеральском чине, и сыновья его пошли по военной части.
Сын Владимир окончил военную академию, был поручиком генерального штаба. Казалось, что впереди блестящая карьера и вдруг... подал в отставку. «Из идейных соображений».
А скоро выяснилось, что Володя сотрудничает в журнале «Современник», близко сошелся с Чернышевским.
Настроение в ту пору было очень дерзкое. Даже здесь, в глуши, а уж о Петербурге и говорить нечего. Еще со времен неудачной Крымской войны страсти не улеглись... Могучая николаевская Россия так тогда спасовала... Все говорили, что солдаты — герои и мученики, а начальство никуда не годится. Взяточников полно, казнокрадов...
Ну, а после смерти государя Николая Павловича открыто стали называть Россию отсталой, говорили, что, сохраняя крепостное право, страна развиваться не сможет... Ждали реформы. Кто робко, с неверием, кто твердо рассчитывая на лучшее, а кто и прямо призывая к бунту. Но все понимали, что с крепостным правом дольше мириться нельзя.
Крестьянские волнения начались, поджоги усадеб... В Финляндии брожение, Польша тоже бурлит, студенты неспокойны...
И вот объявили манифест, в церквах его читали... Крестьяне освобождены без земли, выкуп должны платить. Опять волнения: в рязанском селе Кукуй, в казанской Бездне... Усмиряли военные части. Предводителя восстания в Бездне Антона Петрова казнили. А в Варшаве расстреляли демонстрацию. Что вспоминать! Тяжелое время! Все были недовольны, все в оппозиции к правительству. Людей словно подменили. Не было, кажется, ни одного молодого человека, который бы не критиковал, не высмеивал российские порядки. И в «Современнике» писали не то что смело, а просто зажигательно; иначе не скажешь.
Конечно, многое говорилось правильно и справедливо. И люди во главе стояли воистину благородные. О Николае Гавриловиче Чернышевском Владимир с восторгом отзывался, гордился, что близок к нему. Да она сама, когда ездила в 1860 году с больной Машей в столицу, познакомилась с Николаем Гавриловичем и оценила его. Нежной и чистой души человек!
Понятно, что плохие, бесчестные люди о своем отечестве, о народе думать не станут, им лишь бы карман набить. Она всегда это повторяла покойному генералу. Только не утешали эти слова ни Александра Афанасьевича, ни самое Эмилию Францевну. Если сын должен за свои благородные убеждения платиться каторгой... Нет, нет! Какая мать не захочет, чтобы ее дитя было подальше от смуты?
Не миновала беда Владимира, арестовали в незабываемом 1861 году... Он, оказывается, распространял прокламации тайного общества «Великорус»...
Сидел в Петропавловской крепости. В феврале шестьдесят второго судили. Получил каторжные работы и после них вечное поселение в Сибири. И зятя, мужа дочери Марии, Петра Ивановича Бокова вместе с Володей судили, но оправдали, слава Иисусу!
Владимир на следствии молчал и на суде держался отлично. Так и не сказал, откуда у него эти прокламации. Говорят, спас своим молчанием человека, которому худо бы пришлось... А кто этот человек, даже ей, родной матери, неизвестно. Разные имена называли секретно: и Чернышевского, и Добролюбова, и Серно-Соловьевича, и даже родственника Николая Николаевича Обручева, Володиного двоюродного брата.
Николай Обручев, племянник мужа... Может быть, это и он? Ведь годом позже, будучи начальником штаба 2-й гвардейской дивизии, он отказался участвовать в подавлении польского восстания, вслух говорил, что это братоубийственная война...
Благодарение создателю, ни Обручевы, ни Тымовские предателями никогда не были, и отрадно думать что Володя проявил благородное упорство и молчание его спасло человека, кто бы тот ни был. Но неужели самого Владимира не могла миновать эта участь?.. Вспомнить страшно, что пережили тогда они, старики!
Гражданская казнь была в мае шестьдесят второго... Несчастный год! Столица в то время горела. Пожары вспыхивали неожиданно в разных местах города. Народ волновался. Полиция уверяла, что студенты, революционеры поджигают.
Когда над Володей совершали эту ужасную церемонию гражданской казни, срывали с него погоны и мундир, шпагу ломали у него над головой, будто вычеркивали из списков живых — Иисус-Мария, как она тогда жива осталась! — люди вокруг эшафота кричали, требовали, чтобы Володю повесили, сами растерзать его хотели... Потом говорили, что в толпе шныряли полицейские агенты, нашептывали, что казнят поджигателей. Сами же, наверно, и поджигали, чтобы против этой несчастной молодежи народ восстановить... Неужели люди вечно будут верить начальству только потому, что оно начальство? Неужели всегда будут побивать камнями тех, кто за них идет на муки?
Эмилия Францевна плачет, не вытирая слез, и только, заметив расплывающиеся пятна на драгоценных письмах, пугается и бережно осушает исписанные страницы платком.
Теперь Володя, благодарение богу, уже свободен, но сколько пришлось вынести! А начинать нужно все сначала...
И у дочери Маши как сложилась жизнь? Чудесная девушка была, приветливая, скромная... Не то что очень красива, но привлекательна необыкновенно.
Росла, как растут все девочки в помещичьих семьях, в меру шалила, занималась музыкой, языками, а вошла в возраст, наслушалась, нахваталась... С братом Владимиром очень дружила, он помог, конечно... Заладила: «хочу учиться», «буду врачом»... Только это и твердила.
Генерал слышать не хотел, сказал раз и навсегда: он не допустит, чтобы дочь его бегала по лекциям со студентами. Так бы тому и быть, если бы не Владимир. Во всем поддерживал сестру, поддерживал, понимал, сочувствовал...
Маша горевала, горевала из-за отцовского упрямства, да и заболела. Здешние лекари ничего не понимают. Тоскует, чахнет, не ест, прямо на глазах тает...
Владимир хотя тогда с отцом и был в разрыве из-за своей отставки, но, как узнал, что Маша больна, прилетел в Клепенино. Оказалось, деньги на поездку занял в семействе, где гувернером состоял. От отцовской помощи он еще раньше отказался, в прошлый свой приезд. Ссорились они тогда с генералом страшно...