Обручев
Шрифт:
Владимира Афанасьевича огорчало, что мать до сих пор не видела детей, не знает Лизу. Писал он ей об этом не раз. Полина Карловна отмалчивалась. Но сейчас приглашение было получено. Обручевы отправились в Ревель.
Елизавета Исаакиевна перед этим свиданием волновалась, с тревогой ждала его и Полина Карловна. Она твердо знала, что сын, женившись на девице Елизавете Лурье, совершил мезальянс [14] . Невестка представлялась ей простушкой, существом малоразвитым, неинтересным. Правда, письма от нее приходили остроумные, видна была наблюдательность, чуткость. Но кто знает, что там писала она,
14
Мезальянс — неравный брак (франц.).
А приехала вполне светская, спокойная, уверенная женщина. Она умела держать себя в обществе, говорила о любом предмете без затруднений, просто и изящно одевалась. При этом была очень скромна, приветлива — словом, вполне «хорошего тона». Преданная жена, любящая и разумная мать... А внуков Полина Карловна нашла очаровательными.
Обручев был доволен. Он видел, что Лиза произвела на мать хорошее впечатление. Вот только «эти очаровательные малыши» порой портили дело.
Завтрак в Ревеле всегда был почти священнодействием, а уж по случаю приезда сына с семьей и подавно. До серебряного блеска накрахмаленная скатерть, красивая посуда, блестящий кофейник, сливки, свежий хлеб, масло, крендельки — все так аппетитно, чисто, уютно. При всей скромности своей жизни Полина Карловна умела сделать стол нарядным...
Старший мальчик выпил кофе и вдруг перевернул вверх дном над блюдечком пустую чашку.
— Волик, что ты делаешь?
— Я смотрю, какая красивая чашка. Видишь, мама, цветочки...
— И у меня красивая! — вдруг звонко выкрикнул Сережа и тоже перевернул чашку вместе с налитым в нее кофе.
Испорчена серебристая скатерть, дамы спасают свои платья, полный беспорядок, Лиза чуть не плачет, а виновник катастрофы, кажется, очень доволен.
Но такие мелочи, конечно, не могут нанести ущерб бабушкиной любви к внукам.
Полина Карловна смягчилась по отношению к невестке. Близкими они не стали, по-видимому, всегда сказывалась память о долгом непризнании матерью избранницы сына, но внешне отношения были добрыми.
Провожали Обручевых в Петербург со слезами и поцелуями.
Семья выехала в Сибирь в мае 1895 года. Было тепло и ясно. Весь пароходный путь по Волге, Каме, затем по Оби и Иртышу был очень приятен. Реки еще по-весеннему полноводны, непогода не задерживала, и до Иркутска добрались гораздо скорее, чем семь лет назад.
Квартиру удалось найти опять на набережной Ангары. При доме был садик, это радовало Елизавету Исаакиевну, дети смогут все лето быть на воздухе, и не нужно, едва устроившись с квартирой, думать о даче.
Под началом Обручева состояли геолог Гедройц и горный инженер Герасимов. Работу решили поделить так: Гедройц обследует восток области и Нерчинский округ, Герасимов — западную часть, от Читы до Нерчинска, Обручев едет в Селенгинскую Даурию, изучает местность от восточного берега Байкала до Читы.
Владимир Афанасьевич покинул Иркутск в начале жаркого сибирского лета. О предстоящей работе он думал с удовольствием. Кажется, он становится таким же сибирским патриотом, как Ядринцев и Потанин. Как там Григорий Николаевич? По слухам, очень тяжело переносит свое одиночество. Живет в Петербурге, о новых путешествиях и думать не может и занимается понемногу только обработкой восточных легенд о сыне неба... Да, потерять такого друга, такую жену, какой была Александра Викторовна, поистине страшно...
Обручев пересек Байкал на пароходе и начал свой путь от Верхнеудинска [15] через хребет Цаган-Дабан. По дороге нужно было осматривать железные рудники, решать, стоит ли ставить возле них заводы. Была обследована вся будущая трасса по долине реки Хилок, потом он спустился в степную долину Ингоды и заехал в Читу. Здесь нужно было заручиться разрешением вице-губернатора нанимать для партии лошадей и ночевать на земских квартирах. Получив разрешение, Обручев поехал дальше, не задерживаясь в Чите. Город этот был похож на большую деревню. В центре несколько двухэтажных каменных домов, много низеньких деревянных домиков, тротуаров нет, песок засыпает улицы так, что ноги вязнут. Обручева удивляло странное название города, и ему рассказали не то шутку, не то легенду, будто бы когда-то в это место приехали переселенцы с Украины и отметили деревянными жердочками места, где будут строиться. А ветер повалил жерди, и, откапывая их из-под песка, люди с недоумением спрашивали: «Чи та, чи не та?»
15
Ныне Улан-Удэ.
Пришлось несколько раз пересекать Яблоновый хребет, и эти горы разочаровали Обручева. Собственно говоря, они были обрывом высокого плоскогорья. Издали хребет представлялся глазам путника ровным, невысоким валом. Поражающих воображение картин природы и каких-нибудь интересных приключений в этой поездке не было. Зато было много работы, и Обручев не заметил, как настала осень.
На следующее лето 1896 года Владимир Афанасьевич взял с собой в Даурию всю семью. Он устроил Елизавету Исаакиевну с детьми на паровой мельнице у своего знакомого Верхотурова близ берега Селенги. В этом году нужно было обследовать нижнее течение Хилка и Чикоя. Вся линия будущей дороги уже осмотрена, состав пород установлен. Теперь надо ждать скальных работ; когда будут вскрыты горные склоны, могут выясниться всякие неожиданности, а пока все, что можно узнать без глубокой разведки, уточнено. Владимир Афанасьевич решил, что будет этим летом совершать отдельные поездки и временами навещать семью.
Он ездил в повозке, лошадьми правил Иосиф — служащий Восточно-Сибирского отдела — толковый и приятный человек. За повозкой следовала телега с багажом, ею ведал нанятый в одной из деревень «семейский» крестьянин. Так работать было удобно. Если встречались интересные обнажения, к ним подъезжали близко, и, пока Обручев работал, повозка и телега ждали его. Когда ничего стоящего не попадалось, ехали рысью.
Комаров и мошки в Селенгинской Даурии не так много, и особенно страдать от этих кровососов ни людям, ни лошадям не приходилось. На земских квартирах в деревнях почти всегда было чисто, пол и лавки выскоблены, проезжим подают самовар, можно получить хлеб, молоко, даже яйца и мясо. По сравнению с путешествием по Китаю — райская жизнь!
Но работы было не меньше. За лето Обручев обследовал хребты Цаган-Дабан, Заганский, Малханский, Моностой и Хамбинский.
Возле станции Заиграевая на новом цементном заводе произошла приятная встреча. Помощником директора завода оказался товарищ Владимира Афанасьевича по Горному институту — инженер Крушкол. Хорошо было вспомнить прежнее время с однокашником, но от воспоминаний товарищи быстро перешли к сегодняшнему дню и к тому, что их особенно занимало, — к железной дороге. Она уже строилась по долинам рек Бряни, Илька и Аракижи.