Обручев
Шрифт:
Обручев побывал в этих местах, видел, как возводятся насыпи. Вокруг линии выросли балаганы из корья — временные жилища рабочих. Из разрезов, где виднелись слоистые — четвертичные, как определил Владимир Афанасьевич, пески, на телегах и таратайках свозили материалы для насыпи. В глухой тайге слышался людской говор, конское ржание, даже гомон детей и женский смех. Ребятишки и женщины сновали возле бараков.
По Хилку Обручев плыл в бате — выдолбленном бревне. Такая лодка очень неустойчива на воде, а Хилок к тому же река сплавная, непригодная для судоходства. Камни, пороги, быстрины... Иосиф не казался очень опытным рулевым и частенько говорил, что у него «вся душа в пятки ушла», когда
В просторных долинах левого берега Селенги Обручев обследовал озера — соленое Селенгинское и Гусиное. Здесь сотрудник Обручева Герасимов вел разведку на уголь, но, хоть пласты и обнаружились, мощность их оказалась невелика.
Елизавете Исаакиевне очень хотелось увидеть, как работает ее муж в поездках. Она упросила Обручева взять ее с мальчиками на левый берег Селенги. Для этого вместо обычной повозки заложили тарантас, в котором семья приехала из Иркутска, и отправились. Первые часы поездки прошли прекрасно. Когда Обручев выходил из тарантаса для осмотра обнажений, дети бегали и играли возле дороги, а Елизавета Исаакиевна. следила за ними и ждала мужа. Но время шло, длинный солнечный день казался бесконечным, детей истомила жара, Елизавете Исаакиевне хотелось отдохнуть... А муж ее не знал устали. Он рассеянно отвечал на вопросы, прищурив глаза, всматривался во встречные холмы и постоянно кричал кучеру:
— Стой, Иосиф! Я здесь сойду.
А сойдя, надолго пропадал, работал под палящим солнцем и возвращался, чтобы через полчаса снова остановить лошадей.
К вечеру Елизавета Исаакиевна так устала, что с ужасом думала о завтрашнем дне. А как же должен был устать Володя! Ведь пока она сидела в тарантасе, он то карабкался по склонам, то спускался, работал молотком, приносил с собой груды камней.
Ночевали в земской квартире. Ужин дети получили хороший — была яичница, молоко, хозяйка поставила самовар, с собой кое-что захватили... Но спать пришлось на полу, мальчики вертелись, не могли заснуть — жестко. Владимир Афанасьевич посмеивался: «Тут перин не бывает». Сам он спал, как каменный.
А на следующую ночь, опять после трудного дня, устроились в палатке на берегу Щучьего озера. Тут уже ели что-то невообразимое. Иосиф варил кашу на костре, и она подгорела. Ночью было холодно, Сережа расхныкался, да и комары налетели, а Володя еще говорил, что в Селенгинской Даурии их мало.
Утром Елизавета Исаакиевна сказала мужу:
— Мы, пожалуй, вернемся на мельницу, Володя.
— Я думаю, что это будет самое разумное, — серьезно согласился Владимир Афанасьевич, но, не выдержав серьезности, засмеялся. — Значит, не вышло из тебя полевого работника, Лиза?
Обручеву пришлось съездить на Ямаровские минеральные воды, где он уже был однажды. На этот раз он поставил там разведку, чтобы выяснить происхождение источника и его мощность. Кончив эту работу, он поехал по тракту к переправе через реку Чикой. Отсюда было совсем недалеко до Усть-Кирана, где обычно жили на даче кяхтинцы. В это лето там отдыхали Лушниковы. Они писали Обручеву, приглашали приехать к ним, просили познакомить с женой. Владимир Афанасьевич договорился с Елизаветой Исакиевной, что она с детьми поедет к Лушниковым самостоятельно, а он присоединится к ним, кончив дела в Ямаровке. Но работы затянулись, и, когда Обручев приехал в середине сентября в Усть-Киран, никого там уже не было. Лушниковы уехали домой, а его жена с детьми — в Иркутск. Последовал и он за ними.
В этом году Обручев трижды пересек Заганский хребет. Эти высокие горы на востоке переходят в более плоские и широкие хребты Цыган-Хуртей. Здесь было много интересного для геолога. Еще в первую поездку он усомнился в правильности прежних взглядов на общее строение Забайкалья и окончательно утвердился в своих выводах после еще двух лет работы в Селенгинской Даурии.
День за днем уходили в уже прошедшее прожитое, пережитое, облетали, как листья с осенних деревьев, как листки с отрывного календаря.
Зимы в Иркутске были наполнены делом. Обручев редактировал журнал Восточно-Сибирского отдела Географического общества, обрабатывал материалы своих экспедиций и написал давно задуманную статью «О золотом деле в Восточной Сибири», напечатанную в газете «Санкт-Петербургские ведомости» за 1896 год, создавал специальную библиотеку при Горном управлении, составлял из собранных образцов коллекцию для музея Географического общества. Вместе с горным инженером Герасимовым он читал лекции по физической географии. Эти вечера сопровождались показом диапозитивов, раскрашенных самими лекторами, — кропотливая работа, но Обручев охотно занимался ею. На лекции нужно было привлечь больше слушателей, ведь они с Герасимовым решили на деньги, вырученные за билеты, купить для музея волшебный фонарь.
Общественная жизнь, которая в Петербурге текла где-то в стороне от Обручева, здесь, в Сибири, бурлила живым родником, и он чувствовал, что находится в главной струе этого родника.
Богатый золотопромышленник Сибиряков после бесед с Клеменцем решил организовать на свои средства большую экспедицию по изучению быта якутов. Все единодушно сходились на том, что сотрудниками экспедиции в основном должны быть политические ссыльные, живущие в Якутии. Они люди честные, независимые, образованные, на местную власть оглядываться не будут, от них можно получить правдивые и тщательно собранные сведения. С помощью Сибирякова исхлопотали согласие на это генерал-губернатора.
Организация работ должна была происходить в Якутске, и заняться этим делом решил сам Дмитрий Александрович Клеменц. Он уехал в Якутск, а правителем дел стал Обручев.
Работы прибавилось, но Владимир Афанасьевич ею не тяготился. Он любил Восточно-Сибирский отдел, любил музей и уже отдал им немало времени и сил. И помощники были хорошие. Он очень сошелся с лушниковским зятем — редактором иркутской газеты Иваном Ивановичем Поповым, с Шостаковичем, Герасимовым. Приятный человек был и Вознесенский — директор обсерватории. У него в доме почти каждое воскресенье собирались знакомые. Елизавете Исаакиевне нравилось там бывать.
Это все зимой. А летом опять Селенгинская Даурия. Повторный осмотр всей трассы. Сделано уже много скальных выемок, значит появился новый материал для исследований. Изучение месторождений угля, цементной глины, медной и железной руды... На восточном берегу Гусиного озера оказались богатые залежи угля, а на реке Курбе — притоке Уды — железная руда.
По Селенге Владимир Афанасьевич путешествовал в лодке: Иосиф — на веслах, Елизавета Исаакиевна в качестве пассажирки. Она решила ненадолго оставить детей с няней и принять участие в поездке. На Селенге было чем полюбоваться. Живописные скалы, красивые леса, веселые лужайки. Но Владимир Афанасьевич пережил и неприятные минуты. В месте впадения Чикоя в Селенгу, где очень сильное течение, лодку стало так швырять, что Обручев испугался за жену и даже велел ей надеть спасательный пояс. Но Иосиф не подвел и вывел лодку из опасного водоворота. Елизавета Исаакиевна вела себя очень мужественно, побледнела, правда, но казалась спокойной. Поездкой она осталась очень довольна и, возвращаясь к детям, благодарила мужа и Иосифа.