Обручник. Книга третья. Изгой
Шрифт:
– Сперва наши отбор ведут, чтобы не попал какой-нибудь отряха, что Советскую власть опозорит. Поэтому воров, разных там сявок и кусошников напрочь отвергнут. А вот интеллигенцию… Особенно лакомы артисты. Они же без яиц легче прыгают.
Фрикиш натужно улыбнулся.
– Ты заметил, как Лазарь трухана дал? Тебя стало жалко. Потомство-то на воле оставил или нет?
– Предположительно.
– Ну это еще ничего.
Вор подмигнул на комнату, где затаился сосед, и Фрикиш понял, что надо
– Интересно, а стукачей берут в евнухи?
– Вот их-то как раз в первую очередь. Ведь гарем-то только на этом и держится, кто кого заложит.
Входя в роль, Фрикиш продолжил:
– А платят-то там сносно или нет?
– По всякому. И он начал пояснять:
– Если любимую жену паши выследят с кем-то, то ночной горшок золотых может отвалят!
– А почему мера-то такая?
– Да просто там больше никакой вместительной посуды нету.
– А если рядовую жену застукаешь? – опять спросил Фрикиш.
– Там уже оплата идет только серебром.
– А если, скажем, за год никого не выловишь, что будет? – спросил Фрикиш.
– Год – это страшное дело! Месяц никого не запоймал – сразу глаз выкалывают. Вот забыл какой сперва, правый или левый.
– А потом.
– Еще месяц провел без толку – совсем ослепляют.
– Ну хоть после этого отпускают?
– Нет, в слухачи переводят. А вот уж если и там тебе не повезет, башку снесут и заставят весь гарем его три дня в футбол играть.
Вор вздохнул:
– Поэтому тебя, артист, ждет жизнь не из тех, какой позавидуешь.
Он подошел к соседней комнате.
– Кореш, ты еще на параше?
Ему никто не ответил.
Вор заглянул туда и присвистнул.
– Наверно, в воробья оборотился.
И – точно. Дверей из той комнаты вроде бы никуда не вело. На окнах были литые решетки. А человек – исчез.
6
Все началось в обратной последовательности.
Под конвоем Фрикиша привезли в Магадан. В пересыльном пункте дали переночевать. Правда, в отдельной комнате, хотя и на голых скамьях.
Потом – «столыпинским» – то есть поездом, что возит зэков, довезли до Москвы.
И опять не в общей массе, а в отдельном полукупе с умывальником.
Удивления начались уже в Москве.
Фрикиша – в «черном вороне», но привезли на его прежнюю квартиру.
Теперь в соседстве жила молодая женщина.
Она вышла ему навстречу, и сперва запомнилась только тем, что на плечах у нее возлежала (другого определения не дашь) какая-то восточная шаль с мохрами.
В тот же вечер, когда они совместно пили чай, она, кутаясь в эту шаль, сказала:
– Я полюблю только того, кто переберет все вот эти помпончики.
А уже через минуту он знал, что эта шаль из гарема некого иранского шаха.
Они разошлись за полночь. Он на прощанье поцеловал ей руку. И когда еще не успел уснуть, она предстала пред ним совершенно голой.
– Знаете, – сказала, – я боюсь там одна.
И он уложил ее в свою постель, а сам умостился на стульях.
– Вы евнух? – спросила она.
Он промолчал.
– Или когда-то вас так напугали голой женщиной, что вы…
И она вдруг разрыдалась.
Он пересел на край ее постели.
– Я нормальный, – сказал Фрикиш, – во всех отношениях. Но я… – он замялся. – Не принадлежу сам себе.
– Странно, – сказала она и включила свет, ослепив его своей голостью.
Но Фрикиш не зажмурился.
– Вы знаете, откуда прибыл я? – спросил он свою соседку, только теперь уловив, что от нее тянет спиртным.
– Как мне известно, из длительной заграничной командировки.
Он запнулся, чтобы не сказать то, на что было отважился.
Ибо был больше чем уверен, что все входит в правила игры, затеянные с ним еще от самого Магадана.
– Я не хотел вам признаваться, – пошел он по той стезе, по которой – спервоначалу – повела она свою шутливую беседу. – Но в самом деле был евнухом в одном из гаремов Ближнего Востока.
Она некрасиво захохотала. Причем груди тряслись не в такой вибрации, вызванной смехом.
– Ну что же, – плотоядно произнесла она, – сейчас мы проверим истинность вашего заявления.
И стала подниматься.
Подхватив одежду, он сперва выскочил в коридор, а потом, кое-как напялив что-то на себя, и вовсе оказался на лестничной площадке. И там получил удар в челюсть. Фрикиш упал к ногам в лаковых туфлях. Кто-то переступил через него и направился к двери его квартиры.
И что-то во Фрикише взыграло. Он даже не понял, как оказался на ногах. Как набросился сзади на бритошеего здоровяка. И как получил удар локтем под дых. Но вновь ринулся на своего обидчика.
И в это время открылась соседская дверь, и заслуженная учительница, имени-отчества которой он не помнил, затащила его к себе, сообщив:
– Милицию я уже вызвала.
7
Но милиция так и не приехала. Равно как и не оказалось утром его соседки.
Зато осталась та самая шаль с мохрами или «помпончиками», как вульгарница их назвала.
И он, сам не зная зачем, один из них поцеловал. И – опять же – от нечего делать – перечитал. Помпончиков было триста шестьдесят шесть. Как дней в високосном году.
Заливисто зазвонил телефон. Он уже забыл о его существовании.
– Вас внизу ждет машина, – сообщил, как показалось, несколько подрассерженный голос.