Обряд копья
Шрифт:
— Сейчас я ему помогу, — услышал я голос Виры, и меня обдало мягкой прохладой, тут же расслабившей все мышцы.
Очнулся я в избе бабушки Нины. Я ещё даже не открыл глаза, когда почувствовал многообразие травяных запахов. Впрочем, глаза я открыть не мог, они будто покрылись колючей коркой и отказывались раскрываться из-за неё. А прочистить не мог, руки не слушались. Я закашлялся.
— Проснулся, познавальщик, — проворчала тут же Нина. — Лежи. Скоро опять уснёшь.
И я уснул. Потом опять проснулся. Потом снова уснул… это слилось в бесконечную череду пробуждений, которые
Я видел, как разгораются алые искры в её волосах, и молил сам себя очнуться как можно быстрее, чтобы мама не превратилась в зверя.
Глава 19
— Ты две недели тренировался, сынок, — глухим голосом прошептала мама, когда я уже сидел за столом у нас в избе. — Нина запретила нам вмешиваться, сказала, что ты можешь умереть, если тебя прервать. Вира пробудила зверя и всё время была рядом с тобой, да и вообще там много кто следил за тобой, кто-то даже пытался повторять. Говорят, что это из-за дара предвиденья ты тянулся к чему-то.
Мне было больно смотреть на чёрные круги под глазами мамы. Её лицо пожелтело, красивые красные волосы посерели и обвисли от грязи. И я чувствовал свою вину за это. Мы сидели за едой, и она не могла съесть ни кусочка, до того устала.
— Мам, иди, поспи, я уже справился, обещаю, что не буду ничего делать, пока ты спишь…
— Я не хочу спать, Арен…
— Надо, мам, — я, как мог мягко подхватил её, чтобы отнести в кровать, сил не хватало, мышцы натужно затрещали под её весом, ещё не восстановились. Мама заснула у меня на руках, а я очень медленно понёс её к кровати, вкладывая в это всего себя.
Уже у кровати я понял, что это плохое место для неё сейчас. Её всегда успокаивало кресло и спицы. Так что я наскрёб в себе остатки сил и понёс в кресло. Я боялся, что хруст моих мышц и треск костей её разбудят, но смог очень осторожно положить в кресло. Укрыл её любимым пледом, вложил в пальцы её спицы.
Так и сидел рядом с ней в позе для медитации. Неожиданно болезнь исцелила мои чувства. Я перестал тревожиться из-за своей порченности, перестал бояться за маму. Она сильная, справится. Справлюсь и я как-нибудь. В конце концов, у всех возникали сложности на пути познания. Я не уникален в этом. Нет горшочка? Ну и что? Я смог отнести маму в кресло! Я стал куда сильнее и выносливее, чем был раньше.
Ничего страшного в том, что мой путь отличается от описанного папой…
Я подхватил книжку, которую очень берёг, стараясь не открывать лишний раз, всё равно уже наизусть знаю каждое слово в ней. Вот нужный абзац.
“Путь познания может очень сильно отличаться у разных идущих по нему. Не стоит зацикливаться на порядке прохождения этапов. Нужно слушать свою стихию, не бывает так, что путь прерывается, но бывает, что ты сам мешаешь себе найти этот путь”.
— У меня просто другой путь, да, пап? — прошептал я в пустоту, мама дёрнулась во сне от моих
Я не медитировал, боясь пустой головы. Когда стемнело, я лёг в постель, чтобы поспать. И всю ночь маялся мелкими кошмарами, полными образов того, как нас раскрыли и выгнали. Они менялись только началом, а конец всегда был один и тот же, нас изгоняли. Только под утро я смог взять сон в свои руки и выправить концовку. Маме все должны, её не смогут выгнать, некому будет вязать броню, лучше которой здесь не найти. А меня любит мама. Порченного или нет. Так что проснулся я в хорошем настроении. Мама уже тихонько готовила завтрак. Потом мы поели, почувствовал, что ей стало лучше.
После еды обнял её и побежал на площадку для тренировок. Было страшно, что опять выпаду из реальности, но меня манило туда. Это было почти как зов стихии.
Я уже подошёл к ограде, за которой была спрятана секретная детская берлога, когда мне преградила путь Дора, её ярко зелёные волосы светились под солнцем, будто крона дерева. Она встала передо мной решительно и даже зло, но потом почувствовала неловкость и потупилась, не зная, как начать разговор.
— Привет, Дора, — буркнул я. Всё детство уже казалось чем-то невероятно далёким, а зеленоволосая девочка ещё и навевала неприятные воспоминания о Алеме.
— Арен, — начала она без приветствия. — Как у тебя дела?
— Да… Эээ… Ну, всё хорошо, — и это было правдой. Впервые за месяц всё было хорошо.
— Я рада это слышать. У нас тоже всё хорошо. У Дирка было прозрение недавно… — она явно хотела что-то мне сказать, но не могла решиться. Что-то про Алема? Хм.
Девочка ещё немного постояла передо мной, а потом сбежала не попрощавшись. Вот и что это было? Нахмурившись, я ещё недолго смотрел ей вслед. Поправил сумку с кинжалом на поясе и пошёл дальше. Вчера я не обратил на это внимание, но сейчас заметил, что здесь мимо берлоги уже давно протоптана тропа. Как только раньше не обращал на неё внимания?
Тоже мне секретная берлога, да тут мимо неё целый торговый тракт проложен. Если так подумать, то все взрослые когда-то были детьми, так что все они уже побывали в этой берлоге и не раз. Я будто в одночасье стал взрослым, когда всё это понял. Почему только не видел всего этого раньше? И ещё, зачем взрослые поддерживают легенду секретности этой берлоги…
Как бы там ни было, я добрался до поля с охотниками. И снова, стоило мне прийти, как всё смолкло, а десятки глаз уставились на меня, парализуя волю. Тут же четверо выстроились передо мной и склонили головы.
— Мы признаём долг познания перед тобой, — проговорили они хором.
— А? Что?
— Твой танец в течение этих двух недель многим помог прорваться чуть дальше, а эти четверо получили больше всех. Все они прозрели во второй раз, просто глядя на тебя, — Дирк был удивительно серьёзным, что даже пугало. — Так что прими их долг и иди, продолжай, тут многие тебя ждут, даже стая волков пришла поглядеть, уже неделю вьются вокруг.
Я почувствовал жар, будто в мою голову залили горячий чай вместо крови, почувствовал, как весь краснею с головы до пят.