Обряд Ворлока
Шрифт:
Священники и монахи, прибывшие с Вильгельмом Бастардом, служили молебны. Рыцари и ратники готовили к бою оружие и доспехи, исповедовались в грехах и причащались.
В это время на холме Сенлак саксы шумно веселились. Согласно старинному обычаю своего народа, они пели и пировали у костров, пуская по кругу наполненные пивом рога и кубки.
Ночью Вратко приснился сон.
Освещенный факелами шатер, битком набитый людьми. Суровые бородатые лица. Многие украшены шрамами, а кое-кто нес следы недавних
Впереди всех, на тяжелом табурете сидел невысокий светло-русый воин, чье лицо показалось парню знакомым.
Ну, конечно же!
Как можно забыть эти нахмуренные брови и губы, зло выплевывающие слова:
— Конунгу Норвежскому, с мечом явившемуся на эту землю, король Гарольд может предложить лишь семь стоп земли. Или больше, ибо слышал король Англии, что Харальд Сигурдассон выделяется среди людей ростом и крепостью телесной.
Когда-то у Стэмфордабрюгьера король Англии не побоялся вплотную приблизиться к норвежскому строю, чтобы предложить мир, дружбу и прощение брату своему Тостигу.
Тогда Гарольд Годвинссон выглядел веселым и охочим до драки. Он явился изгнать непрошеных гостей и верил, что сможет сделать это. За ним стояли верные соратники, которые горели желанием победить или погибнуть. И они победили. Теперь же лицо короля осунулось, глаза запали, и под ними залегли темные круги. Глубокие морщины прорезали лоб. Но это был все тот же неукротимый и отважный воин, способный очертя голову броситься в сражение, готовый победить или умереть, но не уступить ни единой пяди английской земли.
Нынешнего Гарольда давил груз ответственности за страну. Противника, который противостоит ему сейчас, запросто не одолеть. Войско измучено битвой с урманами и беспримерным переходом от Йорка. А нормандцы сыты, свежи, прекрасно вооружены. Ими предводительствует опытный военачальник, хитрый и осторожный и в то же время решительный и упрямый, победитель при Мансе и Алансоне, Домфроне и Майене, подавивший немало баронских бунтов, захвативший Бретань и Мэн.
Не оставалось сомнений, что Гарольд и сейчас готов победить или умереть. И смерти он не боится, а даже готов к ней, а возможно, видит в гибели наилучший исход. Пасть на поле брани и не увидеть торжествующих врагов — это ли не выход?
За спиной короля стояли два воина с непокрытыми головами, чьи черты не оставляли сомнений — братья-ярлы. Гурт, ярл Кембриджский и Оксфордский, и Леофвайн, ярл Кентский и Эссекский. Невысокие и крепкие, как грибы-боровики, они меньше походили на коротышку Тостига, но больше на старшего брата — Гарольда.
Дальше толпились таны, ближние советники и соратники Годвинссонов.
А перед ними застыли несколько человек в темных плащах, спадавших до пят.
Один из них говорил, обращаясь к Гарольду, и голос его звенел праведным гневом и осознанием собственной правоты:
— …герцог
— Вот как?! — негромко произнес Годвинссон. — Великую милость оказывает мне Вильгельм. Только меня избрали все именитые мужи Англии и вручили мне корону и власть над собой с тем, чтобы защищал я эти земли от чужеземных посягательств. И как может герцог Нормандии указывать английскому королю, что ему делать?
— Вильгельм согласен вернуться вместе со всем своим войском на родину, — продолжал посланник. Капюшон упал с его головы, и мелькнула бритая макушка. «Монах», — догадался Вратко. — Но ты должен будешь вместе с ним явиться ко двору короля Франции. Пускай он рассудит ваш спор согласно законам людским и божьим.
— Какое имеет право король франков решать, у кого больше прав на английский престол? — возмутился Гурт. Или Леофвайн. Вратко их не различал.
— Поди прочь, монах со лживым языком и подлой душой! — воскликнул тан с перевязанной головой.
— А не то мы вышвырнем тебя взашей! — поддержал его совсем юный воин с золотистыми кудрями и короткой вьющейся бородкой.
Монах не шевельнул и бровью. Он стоял, сложив ладони на груди, и не отрывал горящего взгляда от лица Гарольда.
— Можешь передать Вильгельму, — после недолгого молчания ответил король. Говорил он медленно, будто бы впечатывая каждое слово каленым железом в память посла. — Можешь передать Вильгельму, что монархам, живущим за проливом, нет и не должно быть дела до королевства саксов. Я избран на престол и помазан главой церкви Английской.
«Ага, епископом Стигандом, которого за проливом считают самозванцем», — подумал Вратко.
— Мои подданные поклялись служить мне, а я в свою очередь поклялся защищать их и не допускать несправедливости. По чести поступлю ли я, если уступлю корону чужестранцу, каким бы именитым и достойным он ни был? Думаю, нет. Поэтому мы будем защищать свое королевство, свое право жить так, как сами того пожелаем.
— Слава королю Гарольду! — зашумели таны. — Прочь! Прочь, проклятые чужестранцы!
— И чем быстрее, тем лучше! — громко выкрикнул один из братьев короля. — Иначе мы можем и помочь! Топоры саксов еще не заржавели!
Монах лишь пригнулся, будто бы противостоял напору ветра, дующего в лицо. Тогда его невысокий сутулый спутник, приподнимаясь на цыпочки, зашептал что-то на ухо послу. Капюшон советчика чуть съехал набок, и Вратко различил ненавистные черты отца Бернара.
— Все ли ты передал мне, дом Гуго? — сурово произнес король.
— Еще не все! — зловещим полушепотом произнес бенедиктинец. — Что не сказал я, скажет тебе, клятвопреступник Гарольд, благородный Малье де Гравиль, нормандский рыцарь и доверенное лицо герцога Вильгельма.