Обрыв
Шрифт:
– Ну, что же вы, Марфа Васильевна? – спросил Викентьев.
– Как я закричу!
– Ну?
– Ну, и проснулась, – и с полчаса все тряслась, хотела кликнуть Федосью, да боялась пошевелиться – так до утра и не спала. Уж пробило семь, как я заснула.
– Прелесть – сон, Марфенька! – сказал Райский. – Какой грациозный, поэтический! Ты ничего не прибавила?
– Ах, братец, да где же мне все это выдумать! Я так все вижу и теперь, что нарисовала бы, если б умела…
– Надо морковного соку выпить, – заметила бабушка, –
– Ну, теперь позвольте мне… – начал Викентьев торопливо, – я будто иду по горе, к собору, а навстречу мне будто Нил Андреич, на четвереньках, голый…
– Полно тебе, что это, сударь, при невесте!.. – остановила его Татьяна Марковна.
– Ей-богу, правда…
– Это нехорошо, не к добру…
– Говорите, говорите! – одобрял Райский.
– А верхом на нем будто Полина Карповна, тоже…
– Перестанешь ли молоть? – сказала Татьяна Марковна, едва удерживаясь от смеху.
– Сейчас кончу. Сзади будто Марк Иванович погоняет Тычкова поленом, а впереди Опенкин, со свечой, и музыка…
Все захохотали.
– Все сочинил, бабушка, сейчас сочинил, не верьте ему! – сказала Марфенька.
– Ей-богу, нет! и все будто, завидя меня, бросились, как ваши статуи, ко мне, я от них: кричал, кричал, даже Семен пришел будить меня – ей-богу, правда, спросите Семена!..
– Ну, тебе, батюшка, ужо на ночь дам ревеню или постного масла с серой. У тебя глисты должны быть. И ужинать не надо.
– Я напомню ужо бабушке: вот вам! – сказала Марфенька Викентьеву.
– Ну, Вера, скажи свой сон – твоя очередь! – обратился Райский к Вере.
– Что такое я видела? – старалась она припомнить, – да, молнию, гром гремел – и кажется, всякий удар падал в одно место…
– Какая страсть! – сказала Марфенька, – я бы закричала.
– Я была где-то на берегу, – продолжала Вера, – у моря, передо мной какой-то мост, в море. Я побежала по мосту – добежала до половины; смотрю, другой половины нет, ее унесла буря…
– Все? – спросил Райский.
– Все.
– И этот сон хорош, и тут поэзия!
– Я не вижу обыкновенно снов или забываю их, – сказала она, – а сегодня у меня был озноб: вот вам и поэзия!
– Да ведь все дело в ознобе и жаре; худо, когда ни того, ни другого нет.
– А вы, братец? теперь вам говорить! – напомнила ему Марфенька.
– Вообразите, я всю ночь летал.
– Как летали?
– Так: будто крылья явились.
– Это бывает к росту, – сказала бабушка, – кажется, тебе уж не кстати бы…
– Я сначала попробовал полететь по комнате, – продолжал он, – отлично! Вы все сидите в зале, на стульях, а я, как муха, под потолок залетел. Вы на меня кричать, пуще всех бабушка. Она даже велела Якову ткнуть меня половой щеткой, но я пробил головой окно, вылетел и взвился над рощей… Какая прелесть, какое новое, чудесное ощущение! Сердце бьется, кровь замирает, глаза видят далеко. Я то поднимусь, то опущусь – и, когда однажды поднялся очень высоко, вдруг вижу, из-за куста, в меня целится из ружья Марк…
– Этот всем снится; вот сокровище далось: как пугало, – сказала Татьяна Марковна.
– Я его вчера видел с ружьем – на острове, он и приснился. Я ему стал кричать изо всей мочи, во сне, – продолжал Райский, – а он будто не слышит, все целится… наконец…
– Ну, братец, – ах, это интересно…
– Ну, я и проснулся!
– Только? ах, как жаль! – сказала Марфенька.
– А тебе хотелось, чтоб он меня застрелил?
– Чего доброго, от него станется и наяву, – ворчала бабушка. – А что он, отдал тебе восемьдесят рублей?
– Нет, бабушка, я не спрашивал.
– Все вы мало Богу молитесь, ложась спать, – сказала она, – вот что! А как погляжу, так всем надо горькой соли дать, чтоб чепуха не лезла в голову.
– А вы, бабушка, видели какой-нибудь сон? расскажите. Теперь ваша очередь! – обратился к ней Райский.
– Стану я пустяки болтать!
– Расскажите, бабушка! – пристала и Марфенька.
– Бабушка, позвольте, я расскажу за вас, что вы видели? – вызвался Викентьев.
– А ты почем знаешь бабушкины сны?
– Я угадаю.
– Ну, угадывай.
– Вам снилось, – начал он, – что мужики отвезли хлеб на базар, продали и пропили деньги. Это во-первых…
Все засмеялись.
– Какой отгадчик! – сказала бабушка.
– Во-вторых, что Яков, Егор, Прохор и Мотька, пьяные, забрались на сеновал, закурили трубки и наделали пожар…
– Типун тебе, право – болтун этакий! Поди, я уши надеру!
– В-третьих, что все девки и бабы, в один вечер, съели всё варенье, яблоки, растаскали сахар, кофе…
Опять смех.
– Что Савелий до смерти убил Марину…
– Полно, тебе говорят!.. – унимала сердито Татьяна Марковна.
– И, наконец, – торопливо досказывал он, так что на зубах вскочил пузырь, – что земская полиция в деревне велела делать мостовую и тротуары, а в доме поставили роту солдат…
– Вот, я же тебя, я же тебя – на, на, на! – говорила бабушка, встав с места и поймав Викентьева за ухо. – А еще жених – болтает вздор какой!
– А ловко, мастерски подобрал! – поощрял Райский. Марфенька смеялась до слез, и даже Вера улыбалась. Бабушка села опять.
– Это вам только лезет в голову такая бестолочь! – сказала она.
– Видите же и вы какие-нибудь сны, бабушка? – заметил Райский.
– Вижу, да не такие безобразные и страшные, как вы все.
– Ну, что, например, видели сегодня?
Бабушка стала припоминать.
– Видела что-то, постойте… Да: поле видела, на нем будто лежит… снег.
– А еще? – спросил Райский.
– А на снегу щепка…
– И все?
– Чего ж еще? И слава Богу, кричать и метаться не нужно!