Обрыв
Шрифт:
Словом, те же желания и стремления, как при встрече с Беловодовой, с Марфенькой, заговорили и теперь, но только сильнее, непобедимее, потому что Вера была заманчива, таинственно-прекрасна, потому что в ней вся прелесть не являлась сразу, как в тех двух, и в многих других, а пряталась и раздражала воображение, и это еще при первом шаге!
Что же было еще дальше, впереди: кто она, что она? Лукавая кокетка, тонкая актриса или глубокая и тонкая женская натура, одна из тех, которые, по воле своей, играют жизнью человека, топчут ее, заставляя влачить жалкое существование,
– Хотите еще кофе? – повторила она.
– Нет, не хочу. А бабушка, Марфенька: вы любите их? – задумчиво перешел он к новому вопросу.
– Кого же мне любить, как не их?
– А меня? – вдруг сказал он, переходя в шутливый тон.
– Пожалуй, я и вас буду любить, – сказала она, глядя на него веселым взглядом, – если… заслужите.
– Вот как! ведь я вам брат: вы и так должны меня любить.
– Я никому ничего не должна.
– Хвастунья! «Я никому не обязана, никому не кланяюсь, никого не боюсь: я горда!..» – так, что ли?
– Нет, не так!
«Еще не выросла, не выбилась из этих общих мест жизни. Провинция!» – думал Райский сердито, ходя по комнате.
– Как же заслужить это счастье? – спросил он с иронией, – позвольте спросить.
– Какое счастье?
– Счастье приобрести вашу любовь.
– Любовь, говорят, дается без всякой заслуги, так. Ведь она слепая!.. Я не знаю, впрочем…
– А иногда приходит и сознательно, – заметил Райский, – путем доверенности, уважения, дружбы. Я бы хотел начать с этого и окончить первым. Так что же надо сделать, чтоб заслужить ваше внимание, милая сестра?
– Не обращать на меня внимания, – сказала она, помолчав.
– Как, не замечать вас, не…
– Не делать таких больших глаз, вот как теперь! – подсказала она, – не ходить без меня в мою комнату, не допытываться, что я люблю, что нет…
– Гордость! А скажите, сестра, вы… извините, я откровенен: вы не рисуетесь этой гордостью?
Она молчала.
– Не хочется вам похвастаться независимостью характера? Вы, может быть, стремитесь к selfgovernment [106] и хотите щегольнуть эмансипацией от здешних авторитетов, бабушки, Нила Андреевича, да?
106
самостоятельности (англ.).
– Вы, кажется, начинаете «заслуживать мое доверие и дружбу»! – смеясь, заметила она, потом сделалась серьезна и казалась утомленной или скучной. – Я не совсем понимаю, что вы сказали, – прибавила она.
– Я потому это говорю, – оправдывался он, – что бабушка сказывала мне, что вы горды.
– Бабушка! Какая, право! Везде ее спрашивают! Я совсем не горда. И по какому случаю она говорила вам это?
– Потому что я вам с Марфенькой подарил вот это все, оба дома, сады, огороды. Она говорила, что вы не примете. Правда ли?
– Мне все равно, ваше ли это, мое ли, лишь бы я была здесь.
– Да она не хотела оставаться здесь: она хотела уехать в Новоселово…
– Ну? – отрывисто, грудью спросила она, будто с тревогой.
– Ну, я все уладил: куда переезжать? Марфенька приняла подарок, но только с тем, чтобы и вы приняли. И бабушка поколебалась, но окончательно не решилась, ждет – кажется, что скажете вы. А вы что скажете? Примете, да? как сестра от брата?
– Да, я приму, – поспешно сказала она. – Нет, зачем принимать: я куплю. Продайте мне: у меня деньги есть. Я вам пятьдесят тысяч дам.
– Нет, так я не хочу.
Она остановилась, подумала, бросила взгляд на Волгу, на обрыв, на сад.
– Хорошо, как хотите – я на все согласна, только чтоб нам остаться здесь.
– Так я велю бумагу написать?
– Да… благодарю, – говорила она, подойдя к нему и протянув ему обе руки. Он взял их, пожал и поцеловал ее в щеку. Она отвечала ему крепким пожатием и поцелуем на воздух.
– Видно, вы в самом деле любите этот уголок и старый дом?
– Да, очень…
– Послушайте, Вера: дайте мне комнату здесь в доме – мы будем вместе читать, учиться… хотите учиться?
– Чему учиться? – с удивлением спросила она.
– Вот видите: мне хочется пройти с Марфенькой практически историю литературы и искусства. Не пугайтесь, – поспешил он прибавить, заметив, что у ней на лице показался какой-то туман, – курс весь будет состоять в чтении и разговорах… Мы будем читать все, старое и новое, свое и чужое, – передавать друг другу впечатления, спорить… Это займет меня, может быть, и вас. Вы любите искусство?
Она тихонько зевнула в руку: он заметил.
«Кажется, ее нельзя учить, да и нечему: она или уже все знает, или не хочет знать!» – решил он про себя.
– А вы… долго останетесь здесь? – спросила она, не отвечая на его вопрос.
– Не знаю: это зависит от обстоятельств и… от вас.
– От меня? – повторила она и задумалась, глядя в сторону.
– Пойдемте туда, в тот дом. Я покажу вам свои альбомы, рисунки… мы поговорим… – предлагал он.
– Хорошо, подите вперед, а я приду: мне надо тут вынуть свои вещи, я еще не разобралась…
Он медлил. Она, держась за дверь, ждала, чтоб он ушел.
«Как она хороша, Боже мой! И какая язвительная красота!» – думал он, идучи к себе и оглядываясь на ее окна.
– Вера Васильевна приехала! – с живостью сказал он Якову в передней.
– Бабушка, Вера приехала! – крикнул он, проходя мимо бабушкиного кабинета и постучав в дверь.
– Марфенька! – закричал он у лестницы, ведущей в Марфенькину комнату, – Верочка приехала!
Крик, шум, восклицания, звон ключей, шипенье самовара, беготня – были ответом на принесенную им весть.
Он проворно раскопал свои папки, бумаги, вынес в залу, разложил на столе и с нетерпением ждал, когда Вера отделается от объятий, ласк и расспросов бабушки и Марфеньки и прибежит к нему продолжать начатый разговор, которому он не хотел предвидеть конца. И сам удивлялся своей прыти, стыдился этой торопливости, как будто в самом деле «хотел заслужить внимание, доверие и дружбу…».