Общага-на-Крови
Шрифт:
— Ты, наверное, осуждаешь меня за мой способ жить в общаге и за то, что я вынуждаю тебя лгать?
Отличник скорчил неопределенно-кислую физиономию, хотя и то и другое действительно было ему не по душе.
— Даже Иван осуждает меня, — задумчиво заметил Игорь. — Это Иван-то, который всегда наплевательски относился к ближним, насмешливо — к моим отношениям с Нелли и презрительно — к бабам, что для него оправдывало разврат… Представь, мой юный друг, что этот самый вышеупомянутый Иван недавно в частной беседе в свойственной ему разухабистой манере следующим образом сформулировал мой способ жизни в общаге — даю адаптированный перевод: «Я тебя люблю так, что сегодня же совокупиться хочу, аж переночевать негде».
— Характерное
— Может, все-таки разделишь мою скромную трапезу?
— Не хочу, — соврал Отличник. — Но кофе буду…
Игорь налил ему кофе и поставил перед собой сковородку.
— Понимаешь, мой юный друг, — с аппетитом принимаясь за яичницу, пояснял Игорь, — совокуплениями мне приходится платить за ночлег.
Аналогично Иван платит своим приятелям пьянкой, Нелли чете Беловых платит интеллектуальным общением, а Леля платит Вале Карелиной тем, что сидит с ребенком. Я хочу, чтобы ты, мой друг, понял, что связь с различными подругами не является для меня самоцелью и не доставляет мне духовного удовольствия. Бабы, с которыми я имею дело, глупы, развратны и банальны. Я бы не стал с ними связываться, если бы не нуждался хотя бы в половине койки на ночь. Кроме того, как специалист, скажу тебе, что соблазнение требует огромного количества времени и усилий. При всем при этом меня мучит страх во всем доступном судьбе диапазоне — от страха перед Ботовой Ольгой Васильевной, комендантом, до страха перед Нелли Каравановой, моей последней надеждой на человеческое достоинство. Неужели кратковременный физиологический оргазм может служить достаточной компенсацией за все вышеперечисленное?
— А зачем ты мне это все говоришь? — спросил Отличник.
— Полагаю, моя цель самоочевидна: оправдаться.
— Оправдаться… — повторил Отличник. — То есть попытаться представить правдой во мнении других то, что считаешь правдой для себя? Выдать субъективное за объективное?
— Ты жесток, мой юный друг, — с болью заметил Игорь, на мгновение отстраняясь от сковородки. — Возможно, объективно я поступаю дурно. Но субъективно у меня нет выхода. Мне противно пить, как пьет Иван, я не умею сидеть с детьми, как сидит Леля, меня не воспринимают как интересного собеседника, подобного Нелли. Во мне видят лишь донжуана, селадона, ловеласа и альфонса. Я вынужден мириться с тем мнением о себе, что бытует в общаге, чтобы использовать его в свою пользу, ибо только благодаря людям смогу выжить. Я являюсь типичной жертвой конфликта человека и общества, конфликта личности и предписываемой ей роли. Почему ты осуждаешь только меня? Да, я нарушаю заповедь «не прелюбодействуй». Но ведь и Нелли нарушает заповедь «не поминай имя божьего всуе». И Иван нарушает не менее важную, хоть и неписаную заповедь «не становись скотом». И Леля нарушает подобную же заповедь «не лги о любви». Почему же все, включая тебя, сочувствуют Нелли, Леле, Ивану, а в меня все, включая тебя, кидают куски кала и банановую кожуру?
Отличник видел, что Игорю и впрямь больно, и Отличнику стало жаль Игоря. Но жаль не столько за его страдания, сколько за то, что он совершает самый понятный грех. И при всей своей греховности он боится идти вперед по дороге все возрастающего и возрастающего преступления, в конце которой, быть может, и ожидает святость, ибо даже рождать жизнь посреди смерти — разве не грех перед этой жизнью, которая потом будет мучиться?
— Ну чего ты взъелся? — примирительно сказал Отличник. — Не кидаю я в тебя куски кала. Просто мне Нелли врать неохота, вот и все. А другие, я думаю, просто завидуют твоим любовным победам — сами ведь к тому же стремятся.
— А разве ты к этому не стремишься? Почему ты себя отделил?
— Нельзя стремиться к тому, чего не знаешь…
— Как не знаешь? — совершенно изумился Игорь. — Ты ведь уже неделю живешь с Фимочкой — и… ничего?
Отличник покраснел. Игорь осуждающе молчал.
— Мой юный друг, — строго начал он. — Видишь ли, в чем дело. Живому человеку свойственно любить. Это закон природы, а также психологии, физиологии и ряда других уважаемых дисциплин. За мертвых я поручиться в данном вопросе не могу, ибо не обладаю эмпирическим опытом в достаточной степени. Это посылка. Следствием является то, что ты рано или поздно в кого-нибудь влюбишься. Ты разделяешь мою точку зрения?
— Абсолютно, — кивнул Отличник.
— Я провел скрупулезный анализ твоих склонностей и в соответствии с полученными результатами из весьма обширного ассортимента моих знакомых противоположного пола отобрал тебе то лицо, которое обладает нужными данными, — некую Серафиму Стороженко. Смею утверждать как умудренный опытом естествоиспытатель, что данное лицо вызвало в тебе, мой юный друг, ожидаемый эмоциональный эффект.
Отличник молчал, но по нему было видно, что Игорь прав. Ободренный, Игорь передохнул. Видимо, грандиозность лексических конструкций давалась ему не без напряжения.
— Несмотря на стесненные обстоятельства нашей жизни, — продолжил он, — мы все, как истинные друзья, создали тебе почти санаторные условия. По моему представлению, Нелли, Леля и Иван давно считают, что вы с Серафимой Стороженко уже не нуждаетесь во второй койке. И вдруг ты огорашиваешь меня известием, что между вами все чисто и девственно! Ты просто не имеешь права на это, Отличник. Перед всеми нами ты прямо-таки обязан спать с Серафимой. В конце концов, при любой критической ситуации никто из нас не пытается обрести ночлег в комнате семьсот десять, чтобы не нарушать ваше уединение. В знак признательности за наши жертвы ты должен сделать это.
— Почему? — удивленно спросил Отличник. Игорь не донес до губ чашку кофе.
— Опять двадцать пять за рыбу деньги, — по-Ванькиному сказал он. — Я ведь тебе, мой юный друг, только что изложил причины.
— Это не причины, — резонно возразил Отличник. — Это поводы.
— Ну да, — язвительно согласился Игорь. — Любовь в какой-то степени действительно повод, чтобы спать с любимым человеком.
— Любовь — не повод и не причина. Целью любви не может быть удовольствие, как целью веры не может быть награда. Я так думаю, Игорь, наслаждение может разве что сопутствовать любви, если оно не мешает ей. Но я другое хочу узнать. Почему именно ты склоняешь меня переспать с Серафимой?
— Именно я тебя склоняю — если таковым принуждением может считаться высказывание собственного мнения — по двум причинам, — немного разозлившись, заявил Игорь. — Я чувствую, что ты уже заготовил разоблачительные филиппики в мой адрес, а потому назову тебе их. Первая — логическая: потому что никто, кроме меня, не знает, что ты Афонский Монах, иначе бы все остальные говорили со мной хором. А вторая причина — субъективная: в моем отравленном развратом мозгу не умещается, как это можно и пальцем не коснуться любимой девушки? Неужели тебе самому не хочется испытать всю ее нежность, почувствовать, как она покорна тебе, разъята под тобой?..
Игорь уже начал увлекаться своими личными воспоминаниями. Отличник понятия не имел, зачем Серафиме надо совершать все эти ужасные вещи, которые живописал Игорь. Но как бы Отличнику ни казались дики образы возбужденной чувственности Игоря, он не шарахался в сторону, понимая, что во всем этом заключается какая-то еще не разгаданная им тайна природы и жизни. Следовательно, в словах Игоря была не похоть, не вожделение, а тоска оттого, что ему, Отличнику, страшно притрагиваться к этой тайне, как саперу к мине неизвестного механизма действия. А тоска по истине всегда чиста и целомудренна, в какую бы помойку истину ни зарыли.