Общество для Генри
Шрифт:
– Про пресс-папье?
– Про французские пресс-папье восемнадцатого века.
– Интересно?
– Очень.
– Отлично. Ничего если я выйду, прошвырнусь?
– Конечно, конечно.
– Жарища адская, так что я наверно возьму такси и покатаюсь по Парку.
– Прекрасная мысль, – сказал мистер Стикни. Он всегда немного нервничал, когда она выходила гулять одна – на улице так легко завести нежелательно знакомство – однако вряд ли можно попасть в нехорошую историю, катаясь в такси.
2
Друзей немало озадачивало, почему такой человек, как Уэнделл, поселил у себя вдову покойного дяди, тем более такую, как Келли, однако все объяснялось донельзя просто. Она занимала свободную спальню. Если бы Стикни не подсуетился и не пригласил тетку, туда въехала бы Лоретта, а при одной этой мысли кровь стыла у него в жилах. Лоретта несколько раз говорила, что глупо платить за две квартиры, когда гораздо экономнее жить в одной, и Уэнделл ухватился за тетку, как утопающий – за спасательный круг. У Келли есть свои недостатки – он и сейчас хмурился, вспоминая недолжные беседы с Аллилуей Джонсон – но все же она не миссис Лоретта Стикни-Паунд.
Вошел Кларксон с кофе. Примерно час Уэнделл наслаждался покоем. Одиночество всегда его успокаивало. Он еще почитал «Международный рынок предметов искусства», решил отправить агенту телеграмму, чтобы тот попытался купить на аукционе означенное пресс-папье, минут двадцать подремал. Проснулся он от того, что Кларксон пришел забрать чашку, и тут зазвонил телефон. Мистер Стикни указал на аппарат пальцем. Он не любил говорить по телефону.
– Если это меня, то я вышел.
Кларксон снял трубку и заворковал в своей учтивой манере.
– Квартира мистера Стикни… А, добрый вечер, мадам… Да, мадам?.. Очень прискорбно, мадам… Да, мадам… Конечно, мадам… Сейчас сообщу мистеру Стикни, мадам… Это мадам, сэр, – сказал Кларксон, устраняя последнюю тень сомнения, которая еще могла оставаться у хозяина. – Она просит одолжить ей десять долларов.
– Десять долларов?
– В качестве залога, сэр.
– В качестве залога?
Если Кларксону и показалось, что его господин уж слишком сильно подражает эху в швейцарских горах, вслух он этого не сказал. Вышколенный камердинер умеет держать язык за зубами. Он сказал лишь «Да, сэр», и наступила гнетущая тишина, которую нарушил животный вой мистера Стикни – до него наконец дошел смысл разговора.
– Вы хотите сказать?..
– Да, сэр. Мадам взяли под стражу.
У мистера Стикни забулькало в горле. Он сказал себе, что всегда ждал чего-то подобного. На свою беду он недооценил опасности такси. Судя по всему услышанному, они занимают одну из первых строк в списке криминальных мест города.
Хриплым голосом он спросил:
– Она сказала?..
– Сэр?
– Она сказала, за что?
– Нет, сэр. Только то, что она в полицейском участке и просит одолжить ей десять долларов в качестве залога. Хотите ли вы, чтобы я отвез мадам деньги?
– Конечно, конечно.
– Очень хорошо, сэр.
– Возьмите такси.
– Да, сэр.
– Она сказала, где?..
– Да, я запомнил адрес, сэр.
– Тогда поторопитесь
– Да, сэр.
Кларксон вышел с достоинством, как это умеют английские дворецкие, а мистер Стикни рухнул обратно в кресло и предался мрачным раздумьям. Ему виделись аршинные заголовки в желтых газетах, треплющие гордое имя его семьи.
Он все еще трепетал, когда дверь распахнулась, словно налетел ураган из тех, что так разнообразят жизнь Америки в сентябре, и вошла Келли. Глаза ее метали молнии, она раскраснелась и вообще выглядела так, будто чудом выбралась из смятого в лепешку поезда.
3
– Все отлично, все отлично, все отлично! – объявила она с порога, явно предупреждая возможную критику. – Вы скажете, что потрясены, изумлены и шокированы, но сейчас я объясню, что случилось, и вы согласитесь, что я невинна, как новорожденный младенец. Кстати, спасибо за десятку.
– Не за что, – слабо отвечал Уэнделл. Он был несколько ошарашен. Обычно тетушка держалась вполне спокойно, и он никогда не видел ее во власти столь бурных чувств.
– Да, сэр, невинна, как новорожденный младенец.
– Вы хотели рассказать мне, что произошло.
– Вернее, как нерожденный младенец. Дело яйца выеденного не стоит.
– Тетя Келли!
– Да?
– Что произошло?
– Вот спросите, спросите.
Уэнделл напомнил, что именно об этом и спрашивает. Келли, подумавши, согласилась.
– Ну, – сказала она, немного успокаиваясь, – все началось с того, что я не стала брать такси. Вечерок был отличный, и я решила махнуть на Кони-Айленд.
– На Кони-Айленд! – почти беззвучно повторил Уэнделл. Он знал, что люди туда ездят, но только пролетарии. Ни один Стикни не опускался до подобной вульгарности, разве что, может быть, дядя Теодор в юные лета. Дядя Теодор много такого выкидывал, из-за чего родственники качали головами. Известно, например, что он любил смотреть бейсбол с самых дешевых мест и как-то запустил в судью бутылкой из-под шипучки.
– Я туда не добралась из-за того, что случилось в поезде.
– Что-то случилось в поезде?
– Не то слово! И не по моей вине. Спросите кого угодно, вам скажут, что это не я начала. Я сидела, никуда не лезла, невинная, как нерожденный…
– Тетя Келли!
– А?
– Что случилось в поезде?
– Я рассказываю, вы просто не слушаете. Значит, как дело было. Через проход от меня сидели муж и жена. Они начали выяснять отношения, но я не слушала. Он на нее орет, она – на него, все нормально. И вдруг он как врежет ей по физиономии!
– Боже! – с содроганием выговорил Уэнделл. Если кто-то из его предков и врезал кому-нибудь по физиономии, в семейных анналах это не сохранилось.
– Естественно, я поняла, что кому-то пора вмешаться. Нельзя лупить жен даже в поезде на Кони-Айленд, где вообще-то нравы свободные. Я встала и сказала, что ему должно быть стыдно, а он ответил таким словом, какого я не слышала с тех пор, как танцевала в варьете.
– Продолжайте, – слабо произнес Уэнделл.
– Ну, я огрела его сумочкой, и доложу вам, – сказала Кэлли, верно истолковав тихий стон своего родственника, – будь на моем месте королева Виктория, и услышь она, как этот тип меня обозвал, она бы поступила точно так же.