Общество мертвых пилотов
Шрифт:
Впрочем, это везение тоже можно считать относительным. Не польстись он на то место, в аспирантуре, не сидел бы сейчас в Заполярье. Мог же он, кстати, изменить судьбу и позже, когда вызвали в Москву на третью медкомиссию. Нужно было не ходить по врачам, а сразу рвануть к матери в Барабинск. И отсидеться у нее хотя бы полгодика. Но он знал, что может за такие фокусы вылететь из аспирантуры, от того и ходил честно, куда посылали. А посылали его долго. Больше недели Белякова подключали к каким-то незнакомым приборам, кололи какие-то препараты с незнакомыми названиями, что-то измеряли, снимали энцефалограммы. А после той комиссии Гришу удостоил вниманием сам военком Ленинградской области. Именно в приемной облвоенкома Беляков и начал понимать, что пропадает. Он еще пытался сопротивляться судьбе, даже успел оформить перед отправкой в Заполярье двухгодичный академический отпуск, но правда, которую он узнал через год, обрушила последние надежды. Отпускать его обратно «на гражданку» никто и не собирался. Пилотов-высотников давно уже не хватало. Их искали всюду: среди танкистов, артиллеристов, связистов, подводников, и даже среди офицеров запаса. Но крайне редко встречались кандидаты, которые по своим психофизическим показателям подходили так идеально, как бывший аспирант ЛИСИ Григорий Беляков.
Недели проносились мимо одна за другой. Все уже начинали строить планы на новогоднюю ночь, только Белякову было не до праздников. С одной стороны его зажимал Терещенко, а с другой – Гольдберг. Результаты были весьма скудными, и с каждой неделей особист нервничал все сильней, а Гольдбергу, судя по всему, просто нравилось игра на нервах.
– Не волнуйтесь, Гриша, все идет по плану, – постоянно твердил он. – Скоро ваш капитан начнет действовать еще активнее. Завтра, думаю, он спросит вас вот о чем…
После таких слов следовали подробные инструкции. Гольдберг любил расписывать сценарий встреч с Терещенко подробно, по ролям, продумывая монологи не только за Гришу, но и за особиста. И почти ни разу не ошибся, как ни странно. Любой шаг Терещенко американец просчитывал на два хода вперед.
– Слишком просто. Так не бывает, – высказывал иногда сомнения Беляков.
– Что вы, Гриша, простоты в нашей работе никакой нет. Дело в том, что этот офицер КГБ, с которым вы контактируете, – скаут первого года обучения. Но он по каким-то причинам решил, что уже готов отправиться в поход без своего скаутмастера. А настоящий рок-н-ролл начнется, когда к нашей операции КГБ подключит «гусей». В смысле юношей из Первого главного управления. Хотя, я допускаю, конечно, что капитан решил подольше поиграть, чтобы втянуть нас в свою собственную игру. Может, он тоже орден хочет получить? В общем, терять бдительность я вам не советую. А еще я не советую вам, Гриша, затевать собственные игры. Даже если такие мысли вас посещали, то гоните их. Дилетанты-одиночки в нашей профессии не выживают…
Мысли такие Гришу действительно посещали. Но он уже легко выдерживал пристальный взгляд Гольдберга, и даже мог сделать вид, что вообще не понимает о чем идет речь. Обучался он быстро. И очень многое стал замечать только теперь. Резкие перемены, происходившие на его глазах с отцами-командирами, например. Железный Феликс, с которым Беляков постоянно сталкивался в узком штабном коридоре, когда направлялся на доклад к Терещенко, вяло прикладывал руку к папахе в ответ на Гришино уставное приветствие и быстро отводил взгляд в сторону. Лицо начальника штаба при виде Белякова вообще превращалось в восковую маску. А замполит Чернышев за весь месяц вообще не сказал Грише ни слова. Правда и Гриша старался больше не опаздывать на политзанятия. И еще он замечал, что полетные задания становились для него с каждой неделей все более скупыми, пока вообще не превратились в формальность.
Впрочем, вскоре у Белякова возникли такие проблемы, на фоне которых все предыдущие уже выглядели досадными неприятностями. Сначала куда-то пропал Гольдберг. Гриша трижды безрезультатно прождал его на Высоте, и перед четвертым взлетом решил для себя: если и в этот раз американец не объявится, то пора давать задний ход. И плевать на Терещенко с его амбициями, и на ЦРУ с КГБ вместе взятыми. Да на взлете в тот день все пошло вкривь и вкось. Сначала у Белякова отказала часть бортовых приборов. Техники непонимающе развели руками. Мол, сигнал не проходит. Без всякой видимой причины. А потом так же неожиданно и без видимой причины заработали.
На Высоте он большую часть времени прослонялся из угла в угол, не зная чем себя занять. С тоской оглядывал неприбранную постель, измятые простыни и толстый слой пыли на подоконнике, но как только заставил себя взять в руки веник, с легким звоном задрожало оконное стекло. Потом еще раз. Гриша осторожно, на цыпочках, приблизился к подоконнику, но не смог увидеть за окном только тугие клубки темноты. Нехорошие предчувствия, преследовавшие Белякова с самого взлета, усилились опять. Но в этот момент в стекло прилетел еще один камень.
– Да кто же там, вашу мать?! – Беляков в ярости распахнул оконные створки и тут же замер. Раньше ему даже в голову не приходило, что это окно можно вообще открыть…
– Застрял? – прозвучал равнодушный вопрос откуда-то снизу. Гриша осторожно перегнулся через подоконник и заметил под окном темное пятно. Еще через пару секунд пятно стало приобретать четкие контуры, и оказалось, в итоге, мужчиной в темном костюме.
– Вы ко мне? – Беляков был так удивлен происходящим, что даже испугаться не успел.
– Давай, давай, прыгай вниз, доходяга. Ждут тебя.
На вид мужчина в костюме был не старше Белякова, только на голову выше и килограммов на двадцать тяжелей. Пиджак на его крепких плечах сходился едва-едва. По таким приметам не трудно было опознать «своего». Да еще такого «своего», с которым лучше вообще не спорить…
Прыгать со второго этажа было высоковато, но Беляков хорошо сгруппировался и приземлился почти без потерь. Разве что пятку немного ушиб. Там, где должны были стоять два корпуса института, оказался почему-то большой парк. Туда они и направились по узкой прямой аллее. Шли, как показалось Грише, довольно долго. Остановились у аккуратной деревянной беседки над небольшим прудом. Внутри беседки дремал старик в светлой рубашке и нелепой летней шляпе из соломки. Гришин провожатый в беседку заходить не стал. Остановился рядом и почтительно произнес:
– Леонид Ильич, вот…
Старик встрепенулся и внимательно оглядел Белякова.
– Кого ты опять привел, сиськи-масиськи?
Без парадного маршальского мундира Гриша узнал Генсека не сразу, но характерный тембр голоса и густые брови не оставляли места для сомнений.
– Мы нашли… Это… Того самого, Леонид Ильич, – пояснил Гришин провожатый. – Про которого, ну…
– А-а-а… – Старик вяло взмахнул рукой. – Долго искали… Но нашли… Это хорошо… А чего ты тогда встал, если уже нашли? Иди, иди, подыши воздухом. Хороший здесь воздух – полезный для здоровья…
Сдвинув шляпу на затылок, Генсек покосился на Белякова и похлопал морщинистой ладонью по темному дереву скамьи.
– А ты садись, если ты тот самый. Не стой, понимаешь, столбом…
– Здравствуйте, Леонид Ильич, – с трудом выговорил Беляков и нерешительно опустился рядом.
– Ну и чего, спрашивается, вы все заладили, как попугаи: Леонид Ильич, Леонид Ильич… Тебя как зовут?
– Григорием. Можно Гришей называть. Я привык.
Генсек хитро прищурился.
– Ну а меня, Гриша, можешь называть запросто: Ильич…