Общество мертвых пилотов
Шрифт:
– А ты не условно, а конкретно говори.
– Хорошо, хорошо, – закивал Вадим. – Только ты меня не перебивай.
Токарев демонстративно посмотрел на часы, открыл еще одну бутылку пива и вытянул ноги. Он уже понял, что застрял надолго.
– Ладно, слушаю тебя внимательно.
Видимо, Вадиму нужно было сразу сказать именно это. Во всяком случае, он тут же перешел к сути. Оказалось, с утра ему что-то срочно понадобилось в квартире отца. Он открыл дверь своим ключом, минут десять потоптался, потыкался по всем углам, нужной вещи не нашел и вышел подышать свежим воздухом на балконе. Дышал не долго, минуты две, а когда вернулся в комнату, то услышал звук, похожий на щелчок закрывающегося
– Хочешь сказать, в квартире кто-то был? – уточнил Токарев. – А слуховыми галлюцинациями ты раньше никогда не страдал?
Вадим смутился и подергал себя за мочку уха.
– Сказать по правде, я все варианты перебрал. А вдруг…
– Вдруг – это как? – с деланным равнодушием поинтересовался Токарев, прихлебывая из бутылки. – Я очень плёхо понимайт по-русски…
– Все, больше не стану тебя уговаривать, – сказал Вадим, складывая в пакет неоткрытые бутылки. – Либо сейчас, либо никогда. Поехали. Там и пиво допьем…
Он достал из кармана телефон, набрал номер такси и шепотом поинтересовался:
– Какой адрес у этого мексиканского притона?
– Улица Алтайская. Номера я не помню. Скажи: кафе на остановке «Хлебозавод»…
Более запущенной квартиры, чем у Белякова-старшего, Токареву не приходилось видеть уже давно. Из всех углов буквально сквозило нищетой – давней и отчаянной. По стенам длинными лоскутами свисали отставшие и выцветшие обои. Половые доски, длительное время не знавшие краски, рассохлись так, что в некоторых местах зияли щели в два пальца. Центр пыльной комнаты занимал большой стол с ветхой скатертью. Когда-то, вероятно, его полировали лаком, но сейчас это были уже дрова. Как, впрочем, и диван у стены. Из мебели в комнате имелся еще покосившийся одежный шкаф, а в углу пылились грязная раскладушка. Не густо с мебелью было и на кухне. Стояли лишь самодельный столик и пара трехногих табуреток. Остальные места для сиденья были выполнены из подручных материалов – деревянных ящиков. И всюду царила грязь. В комнате, в коридоре, над ржавой газовой плитой. На окрашенных бурой эмалью стенах расползались многослойные потеки липкого желтого жира…
Токарев распахнул все форточки и даже приоткрыл балконную дверь. Ему хотелось выветрить из квартиры запахи, которые у нормального человека мгновенно вызывают приступ отчаянной тоски. Вадим, не обращая на него внимания, потерянно ходил кругами.
– Заяц, ты смотри по сторонам внимательней, раз уж мы приперлись в такую даль, – напомнил о себе Токарев.
– Куда смотреть? – рассеянно отозвался Вадим.
– На вещи смотри. Вдруг, пропало что-то. Вдруг, это бывшие коллеги твоего отца на огонек забредали: выпить по-тихому, перекусить. Мало ли, кому он ключ мог дать. Например, любимой девушке Люсе из соседней подворотни.
– Легко сказать: смотри, – проворчал Вадим. – Я последний раз был здесь шесть назад. Да и то не дальше кухни. Чаю с ним выпил и сразу сбежал. Откуда я могу знать, какие у него были вещи?
– Нормальный ход! – возмутился Токарев. – Ты ничего не знаешь, я ничего не знаю. Зачем тогда мы вообще приехали? Лично я с трудом верю, что кому-то могла прийти в голову мысль забраться в эту квартиру с целью чего-нибудь отсюда украсть. Заяц, здесь и брать-то нечего. Полная разруха. Я не знаю, что за кошка между вами пробежала, но пару раз в году ты вполне мог присылать ему по сотне евро из своей Барселоны. Даже такие деньги твоему отцу были бы кстати.
– А ты думаешь, я полная сволочь, да? – Было заметно, что Вадим искренне огорчился. – Он вообще не хотел получать мои переводы. Категорически. Просто игнорировал. А деньги мне каждый раз назад возвращались…
– Ладно, проехали, – заключил Токарев. – Извини. Не будем углубляться
Вадим опустился на колени перед кухонным подоконником и приоткрыл дверцы шкафчика.
– Кажется, здесь всегда что-то стояло, – сказал он. – А сейчас пусто. И одна полка на книжном стеллаже, кстати, тоже пустая. Подозрительно…
– Нет, ну что может прятать в своей квартире грузчик из супермаркета? Особо секретную чугунную сковородку?
– Зря ты так. Про грузчика… – Вадим ногой придвинул к себе табурет, уселся на него и угрюмо уставился в черную прореху окна. В узком дворике, зажатом между двумя старыми пятиэтажками, не светился ни один фонарь.
– Нас такси ждет, – напомнил Токарев.
Вадим промолчал.
– Ну ладно, глупость я сказал про грузчика, – неохотно признался Токарев. – Извини. Я сегодня уже пятнадцатый раз извиняюсь. Все нормы перевыполнил. Принимаешь очередное извинение?
Вадим кивнул с печальной задумчивостью. Внимательно оглядел пол, потолок и стены.
– Сань, а как он умер?
– В смысле? – Токарев опустился на второй табурет. – Легко умер, если тебе хотелось услышать именно это. Заснул – и не проснулся. Патологоанатом написал: остановка сердца.
– А почему у него сердце остановилось? Он же не болел почти никогда. На редкость здоровым мужчиной был мой папаня. И далеко не старым. Ему только шестьдесят на днях исполнилось…
– По этому поводу ничего сказать не смогу. Я не врач, Заяц. Знаю, что вскрытие делали тщательно, поскольку некоторые сомнения у милиции имелись. Но ничего не нашли. Так что можешь быть уверен, твой отец умер сам. Отравление или какой-то другой способ насильственной смерти можно исключить. А почему у него сердце остановилось – не ко мне вопрос. Мало ли как в жизни бывает…
– Давай мы хоть чаю выпьем, – предложил Вадим.
Токарев скептически посмотрел на ржавеющий в мойке чайник.
– Может в другой раз?
– Как скажешь, – согласился Вадим. – Между прочим, папаня мой только в последние годы сдал так сильно. Уж ты наверняка должен помнить, каким он был орлом. Мать рассказывала, он в военной авиации служил. В каком-то секретном подразделении ВВС…
– Ясен перец, – кивнул Токарев. – Служил, конечно. Только ты не бери это близко к сердцу. Помнишь Леху Кольцова, которого к нам в пятом классе перевели? Он еще с бабкой жил. И всем рассказывал, что родители у него разведчики. Пали, мол, смертью храбрых, выполняя секретное задание в Экваториальной Африке. А потом выяснилось, что на самом деле никакие они не разведчики, а деревенские алкоголики, лишенные родительских прав. Но Леху я могу понять. Ему было двенадцать лет. А нам с тобой Заяц, сейчас далеко не двенадцать. И какая нам теперь разница, кем наши отцы были на самом деле – летчиками, космонавтами, разведчиками или простыми работягами? Вот мой, например. Он всю жизнь на заводе имени Октябрьской Революции гайку точил. И что мне теперь делать? Обижаться, что он никакой героической профессией не овладел, а прожил всю свою жизнь на городской окраине, выращивал на даче огурцы и капусту, а по вечерам тупо пялился в телевизор, регулярно употребляя водку «Сибирская»?
– Да я не про это говорю, Сань. – Вадим поморщился. – Я своего настоящего отца и не видел никогда. А Григорий Семенович меня с малолетства воспитывал. Что он мне не родной, я и подумать не мог. Вот и хочу правду узнать. Хотя бы теперь. Если он служил в секретном подразделении, так это многое меняет…
– Ничего уже изменишь на самом деле. Но если тебе это так важно, пусть дядя Гриша будет хоть самым секретным космонавтом. Лично мне для него и для тебя ничего не жалко. Только я, пожалуй, домой поеду. Меня жена сегодня точно загрызет. Ушел на полчаса – и пропал.