Община Св. Георгия. Роман-сериал. Второй сезон
Шрифт:
Бельцева отлично ориентировалась в устройстве подобных домов и потому безошибочно обнаружила людскую и тихо постучала. Вышел сам Василий Андреевич, поскольку решил провести совещание-обучение, вынести выговоры и раздать поощрения именно сейчас, чтобы прислуга не шлялась по дому. Велев всему штату оставаться на месте и ждать его, он выскользнул за двери.
– Прошу прощения, господин камердинер! – Василий Андреевич невольно поморщился. Он не был личным слугой кого-либо из Белозерских, он служил семье. Но бедная девочка не виновата! Он тут же ободряюще улыбнулся. – Вы не могли бы меня выпустить через чёрный ход?
Василий Андреевич кивнул и повёл Бельцеву на выход. Его разрывало от жалости к девчонке. И от опасений за своего ненаглядного Сашу. Как это совместить сейчас?
– Ты это… Если в доме, где служишь, балуют – уходи!
– Куда же уходить? – Марина подняла глаза, мигом наполнившиеся слезами. – Это моё первое место. Куда я пойду без рекомендаций?
Василий Андреевич чувствовал себя чудовищно. Нелепым жестом он всучил горничной кредитные билеты, заранее приготовленные. Злясь на себя, рявкнул на девчонку:
– Куда-куда! Не кудыкай, счастья не будет! Куда-нибудь да можно!
Бельцева горько усмехнулась, будто лет ей было на тридцать-сорок больше, чем на самом деле, и решительно вернула Василию Андреевичу деньги.
– Спасибо, не надо! Мне в этом доме и без того помогли. Вы думаете, я совсем глупая и ничего не понимаю?! А баре и барчуки везде балуют. И не они одни. Управляющие тоже хороши бывают. Вы и сами, поди, горничных зажимаете! Вон здоровый какой, видный! – Марина специально говорила зло, чтобы не расплакаться из-за того, что здесь её жалеют. – Откажешь, так со свету сживёте или в краже обвините, – прошипела она, стараясь быть змеёй. Но вышло – несчастным ужиком.
Василий Андреевич посмотрел на неё так ласково, так мягко, что раскаяние тотчас накатило на Марину: этого она точно обидела зря. Но нельзя позволять себе расслабляться. Толку-то, что этот не таков?! Есть хорошие люди, есть! Да, видно, не про её честь! И тут тоже нельзя Бога гневить.
Она дотронулась до руки Василия Андреевича, стараясь вложить в жест то, чего не выскажешь словами.
– Благодарствую. Пойду я. Вечером у господ бал. Как бы у хозяйки нервного припадка не стало! – последнее она произнесла язвительно, отдёрнув руку от Василия Андреевича. Поди, и он своих песочит почём зря!
Старый батлер выпустил юную горничную, перекрестив напоследок. В спину. В лицо не посмел. Она ни разу не оглянулась.
Вера Игнатьевна и Александр Николаевич спускались по лестнице и не подумали заглянуть в клинику – слишком мало времени прошло, чтобы беспокоиться о пациентке. Многострадальная матка её сократилась хорошо – организм человеческий полон резервов, особенно молодой и здоровый; и чего тревожить лишний раз, пусть сил наберётся.
– Приходи ко мне вечером, – запросто сказала Вера. – Голова чуть разгрузилась, да и твои плотские фортеля даром не прошли.
Несмотря на её насмешливость, Белозерский вспыхнул от радости. Он так легко переходил от обиды к обожанию, что иной раз и не захочешь, а простишь, что «лужу в углу сделал или корешок у книги зубами обтрепал».
– Только хвост павлиний дома оставь! – чуть пригасила его костёр княгиня. Решив, что шипения как-то маловато, ещё плеснула: – Или в бордель занеси. И в клинике веди себя в соответствии с субординацией. Что касается Анны Львовны – говорю безо всяких ревностей, как взрослый разумный человек взрослому разумному человеку, как друг – другу, – или руку и сердце ей предлагай, или голову ей дружбами между мужчиной и женщиной не морочь. Она ещё до таких дружб не доросла. И слава богу. К тому же, как ты у нас есть слепой и глухой, так между нами, подружками, по секрету сообщу тебе: от неё совершенно потерял голову такой, казалось бы, закалённый взрослый мужчина, флотский офицер, не тюря – Кравченко Владимир Сергеевич. Не отвлекай эту тёлку слепошарую от прозрения в нужном направлении… Какого Володе это сокровище сдалось? Бог весть. Великолепная японская пословица гласит: когда есть любовь, язвы от оспы так же красивы, как ямочки на щеках.
– Ага! Любовь зла – полюбишь и… княгиню Данзайр! – Сашка саркастически сверкнул глазами.
Они спустились в холл. Навстречу выросла фигура Василия Андреевича. Что-то в нём заставило Веру насторожиться, хотя с виду это был всё тот же безупречный домоправитель.
– Сбежала? – Вера Игнатьевна скорее уточнила, нежели спросила.
– Мог бы удержать, но не стал.
– Ну а ты что?! – прикрикнула она на застывшего с гримасой разочарования Белозерского. – Ты же тут изображаешь гуманизм в прыжке над бездной, разделяющей бедных и богатых!
– Ничего я не изображаю! – взорвался Белозерский. В этот момент он был очень похож на своего батюшку.
– Полегчало? – съязвила Вера. Не дожидаясь ответного выпада, обратилась к Василию Андреевичу: – С подобными… пациентками не только твой ненаглядный Сашенька сядет. Но и отец его, Николай Александрович Белозерский, состояния и регалий-званий лишится! Должен же быть в этом доме хоть один разумный человек. На тебя, Василий Андреевич, одна надежда, – вдруг сникнув, Вера закончила совсем тихо.
– Я что могу?! – верный батлер пожал плечами. – Могу только рядом поселиться. С… поселением. Передачи дуракам носить.
Вера Игнатьевна и Саша были тронуты преданностью Василия Андреевича. Вера привычно погасила внешние проявления чувств, готовые вырваться, сарказмом:
– Хорошо хоть платят баре?
Василий Андреевич усмехнулся. Кивнул. Ответил с горькой иронией:
– Если как пособник не пойду, лет на двадцать банковского счёта на передачи хватит. Я экономный. Столуюсь здесь. Ни на что не трачусь. Семьи, кроме них, нет.
Вера крепко сжала плечо Василия Андреевича. Он был рад этому дружескому проявлению. Но мятежное состояние его не отпускало. Ему было пронзительно жаль ушедшую горничную, до боли в сердце, самой натуральной острой боли. Но если бы понадобилось, он бы самолично придушил её, если была бы угроза его Сашке или старшему барину. Это угнетало Василия Андреевича.
– Ты хороший человек, Василий. Перестань! Сними фрак немедленно!
Он повиновался без уточнений.
– Закатай рукава!
Княгиня надавила чуть выше запястья его левой руки, затем впилась сильным пальцем в центр ладони. Боль покинула грудь Василия Андреевича.