Обучение у воды
Шрифт:
Видимо, подметив у меня отсутствие надлежащего настроя, Ли переменил тему.
— Ты любишь революционные песни? — спросил он. Я очень любил революционные песни. Моя мама, чья юность пришлась как раз на период прихода к власти большевиков, вступила в партию в 15 лет. Если говорить о волевых эманациях, то мама от природы была наделена ими с избытком, а ее преданность делу коммунизма вряд ли намного уступала одержимости бессмертной выращивательницы дынь. Отец был на 10 лет моложе мамы, но тоже был преданным членом партии, хотя и не таким фанатичным. Так что революционные
— Давай, споем хором какую-нибудь революционную песню, — предложил Ли.
Я хихикнул, представив, как будут звучать ее суровые и мрачные строки в восточном произношении Учителя.
— Давай, — согласился я. — А какую?
— Выбирай сам.
— Ты знаешь «Смело, товарищи, в ногу»?
— Конечно, знаю, — сказал Ли с таким видом, как будто он провел большую часть своей жизни в царских застенках среди соратников по партии.
— Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе… — запели мы. Учитель пел торжественно и серьезно. Удивительно, но его акцент не коверкал песню и не делал ее смешной.
— А теперь споем «Вихри враждебные веют над нами», — сказал он.
Я вошел во вкус и пел с чувством и с удовольствием.
— На бой кровавый, святой и правый, Марш, марш вперед, рабочий народ! — закончили мы. Я ощутил мягкую обволакивающую тишину леса и удивительное будничное спокойствие ненастного летнего дня, так контрастирующее с эмоциями, пробуждавшимися от пения.
— Что тебе нравится в этих песнях? — спросил Ли.
— Мне все нравится, — я пожал плечами. — И музыка, и слова.
— А теперь представь, что ты — белогвардеец и смертельно ненавидишь коммунистов, — сказал Учитель. — В таком случае тебе нравились бы эти песни?
— Наверно, нет.
— А почему?
— Потому что в этом случае они были бы чуждыми моему духу.
— Но ведь музыка и слова остались бы теми же самыми. Что же для тебя главное в революционных песнях?
— Наверно, их эмоциональный настрой. В них говорится о братстве, свободе и справедливости, об общечеловеческих ценностях, близких и понятных каждому нормальному человеку.
— Эти песни пробуждают волевые эманации, родственные твоему духу, — сказал Ли. — У каждого человека есть свои песни. Ты идеалист и ты склонен к абстрактному мышлению, поэтому идеи свободы, справедливости и братства так тебя привлекают. Но другому человеку, замкнутому в своем внутреннем мире, с конкретным мышлением, живущему по своим собственным законам справедливости, песня о женщине с дынями была бы гораздо ближе, чем революционные песни, и пробудила бы в нем соответствующие волевые эманации.
— Это понятно, — сказал я. — Естественно, что каждая песня определенным образом воздействует на человека, но ведь ты хочешь сказать мне о чем-то другом. Ты утверждаешь, что волевые эманации развивают внутреннюю силу, а песни пробуждают волевые эманации. Я согласен с этим, но я с детства очень много пел, и не заметил, чтобы это заметно повлияло на меня или на состояние моего духа.
— Это
— Конечно, я не умею петь… — начал я.
— Я не имею в виду голос, слух или профессионализм, — прервал меня Ли. — Уметь петь означает задействовать с максимальной силой волевые эманации, пробуждаемые песней.
Я смотрел на него, ожидая продолжения.
— Сейчас ты споешь те же самые песни один, без меня, не обращая внимания ни на мелодию, ни на текст, и сосредоточишься на тех ощущениях, которые вызовут у тебя песни, так, чтобы они заполнили и поглотили тебя целиком.
Я запел, но состояние усталости не позволяло мне полностью погрузиться в пение, хотя эмоциональный порыв, пробудившийся во мне был достаточно сильным. «Смело, товарищи, в ногу» создавало во мне состояние душевного подъема, чувство локтя и единения с друзьями-единомышленниками, дающее ощущение безопасности, силы и причастности в великому делу.
Совершенно иная, глухая, мощная, яростная эмоция поднималась изнутри от песни «Вихри враждебные веют над нами».
Ли заставил меня пропеть эти песни несколько раз и в конце концов укоризненно покачал головой.
— Посмотри на меня, — сказал он. — Сейчас я спою их по-настоящему, так, как должен петь воин, пробуждающий волевые эманации.
Ли запел «Вихри враждебные». На этот раз его голос звучал совершенно по-иному. Он стал гораздо более глубоким и сильным. Учитель смотрел мне прямо в глаза, и я поразился перемене, происшедшей с его лицом, а потом мое тело оцепенело. Не знаю, с чем сравнить мое состояние, наверно, оно было похоже на ощущения кролика под взглядом удава. Ли был воплощением яростной, бескомпромиссной, звериной ненависти, готовой смести и уничтожить все на своем пути. Эта ярость неуловимым изменением ритма вибрировала в его голосе и бушевала в напряженном оскале его рта и диком прищуре глаз.
На мгновение черты Учителя смазались, как будто глаза мои вышли из фокуса, а потом я увидел энергетические потоки, идущие из рук, глаз, груди и солнечного сплетения Ли, потоки, порожденные мыслеобразами, основанными на волевых эманациях песни.
Сначала эти потоки направились вниз, закружившись вокруг ног Учителя, а потом стали подниматься вверх, окутывая тело Ли серебристо-дымчатым смерчем. Смерч поднялся на несколько метров над землей и стал раскручиваться по расширяющейся спирали. А потом он нагнулся ко мне и окутал мое тело.
На смену оцепенению пришло ощущение безграничной ненависти и силы, заставившее вибрировать каждую клеточку моего организма. Перед моим взором промелькнули картины одетых в потертые телогрейки, кепки и кирзовые сапоги людей с красными флагами в руках, мчащихся неизвестно куда и захваченных единым порывом бить, крушить и уничтожать все, чуждое их мировоззрению. Эти люди пели. Я ощутил себя одним из них. Мне показалось, что мои руки сжимают древко красного флага, и я запел вместе со всеми.
Я не заметил перехода к нормальному состоянию. Я лежал на одеяле, и спокойная тишина леса по-прежнему окружала меня.